— Ну, братие, каков наш ответ поганым будет?

Сотник Феодор подъехал вплотную.

— Нечисто тут, Евпатий. Не верю я им.

— Ну что, храбрые урусские воины? Или не такие уж храбрые, а?

— Передай Батыю — мы согласны! — возвысил голос Коловрат. — Давай своего поединщика!

Толмач повернулся и ускакал, канул в плотную массу всадников, окружившую вставших в оборонительный круг русских.

— Это что же получается, воевода — случись неудача, нам всем в полон идти?

— Не будет такого, — твёрдо ответил Коловрат.

Между тем из рядов монгольского войска выехал громадный детина в кольчужной броне и круглом шлеме. Оценивающе оглядел русских, сплюнул.

— Вот это бык! Кого пошлёшь поединщиком, Евпатий?

Коловрат остро глянул на сотника.

— Сам пойду.

— Ладно ли самому-то?

— Я сказал!

Евпатий толкнул пятками коня и вылетел на открытое пространство.

— Могучий и бесстрашный Хостоврул хочет знать твоё имя, урусский багатур! Ему нужно знать, кого помянуть сегодня в заупокойной тризне.

— Меня зовут Евпатий по прозвищу Коловрат. Ежели хочет помолиться, пусть делает это сейчас. Потом будет нечем.

Переводчик прокричал ответ рязанца, и Хостоврул, не говоря больше ни слова, устремился на Коловрата.

— Хха!

— Хак!

— Хо!

Клинки высекали искры. Ловок на коне, мельком подумал Евпатий, ловя и отбивая мощные удары. А клинком владеет негибко, видать, привык на силушку немеряную полагаться… А ну-ка!

Евпатий сделал вид, что осёкся, пропускает удар, и уже видел радостно ощеренную раскормленную физиономию Хостоврула. Но в последний момент рязанец изменил полёт клинка и рубанул монгола наискосок в основание неохватной шеи, развалив напополам до седла.

— А-а-а!!! — восторженно взревела русская рать.

— Живым! Живым мне взять его!

Бату-хан махнул рукой, и тысячи отборных нукеров личного тумена джихангира ринулись в битву, на ходу выхватывая из ножен длинные клинки, из тех, что делают в далёкой восточной стране на островах, пока монголам неподвластных.

Сыбудай усмехнулся. Молодой монгол радовал его. Разумеется, ни о каком уговоре насчёт ухода с оружием речь не идёт. Уговоры следует исполнять только тогда, когда это выгодно Повелителю, и не иначе.

Шум битвы возобновился с новой силой. Да, Бату-хан верно поступил, что пустил в битву отборных нукеров. Настоящих железных витязей у урусского вождя не больше пятисот, такие вещи Сыбудай давно научился определять на глаз. А остальные сброд, примкнувшие беженцы-поселяне. Сейчас урусам будет тяжко.

— Елю Цай, ты готов?

— Ещё немного, почтеннейший!

— Поторопись!

Китайцы развернули камнемёты, беря на прицел плотную кучку окружённых бушующим морем разъярённых монголов русских воинов. Почти все новобранцы уже пали под ударами клинков монгольских нукеров, да и число витязей стало заметно меньше. Да, настоящие урусские доспехи плохо пробивают даже бронебойные стрелы с узкими гранёными жалами. Но против тяжёлых камней, выпущенных машинами китайца, доспехи будут бесполезны.

Дюжина рабочих торопливо потянула канат, пятясь от машины. Заскрипели блоки полиспаста, и рычаг камнемёта пошёл вниз. Наводчик накинул кольцо стопорной цепи на крюк спускового механизма, и тут же заряжающий с натугой вложил в «ложку» здоровенный валун. Елю Цай ещё раз прикинул прицел, оглянулся.

— Я готов!

Сыбудай ещё раз окинул взглядом поле боя. Кучка урусов стала совсем небольшой, но зато теперь хорошо было видно, как валятся один за другим отважные нукеры, личная гвардия Бату-хана.

— Командуй, мой Бату. Сейчас гибнут уже не простые всадники.

— Я хотел бы взять его живым, мой Сыбудай. Это великий воин.

Глаза старого монгола остро блеснули.

— Это так, мой Бату. Именно поэтому тебе не удастся взять его живым. Всё, чего можно достичь, это положить тут ещё сколько-то твоих отборных нукеров.

Лицо Бату-хана исказила злая усмешка, и он махнул рукой Елю Цаю.

— Начинай!

Сыбудай замахал руками.

— Всем в стороны! Всем в стороны!

Повинуясь командам, море монголов отхлынуло от кучки уцелевших русских витязей, стоявших вкруговую, закрывшись иссечёнными щитами, посреди сплошного ковра убитых.

Первый камень ударил в эту живую стену, враз развалив её — всё-таки люди не брёвна частокола. Ещё, ещё! Адские машины стреляли одна за другой, чтобы не сбивать друг другу прицел, и камни выкашивали теперь русских витязей, так и не одолённых врагами в рукопашном бою.

— А ну, братие! Изопьём смертную чашу, так не мы одни!

Но камень, пущенный из камнемёта, уже с шипением летел навстречу рязанскому воеводе. Последнее, что почувствовал Евпатий, это страшный удар в грудь…

* * *

— … А ты уверен, Михаил Всеволодович, что рад будет тебе князь Георгий?

В жарко натопленной горнице оплывали восковые свечи. Гость князя Михаила, Даниил Романович, сидел в одних исподних штанах, да и те намеревался снять, готовясь отойти ко сну [в XIII веке на Руси не ложились спать в белье. Прим. авт.].

— Рад, не рад, не о том думать надобно. Речь идёт ныне о самом существовании Руси.

Князь Даниил хмыкнул, искоса глянув на хозяина.

— Загну-ул! Мало ли степняков наезжало на Русь, а она всё стоит да стоит. Вспомни-ко, каковы были половцы в прежние времена. Печенегов под корень извели разом, Киев брали! А пообтёрлись, и ничего…

— Не понимаешь ты… Никто не понимает…

— Всё я понимаю, Михаил Всеволодович. Больше скажу — поддерживаю мысль твою, что надобно исполчаться нам, покуда поодиночке не подавили. И хоть обидел ты меня крепко, ну да разберёмся после. Всё же родственник ты мне теперь.

— А не подставляйся, Даниил Романыч. Киевский стол есмь игра крутая, тут и пешки зевать не след.

Князь Даниил хмыкнул, Михаил ответил тем же, и они расхохотались.

— Значит, могу я на тебя рассчитывать, Даниил Романыч?

— Можешь, но с одним условием. Сказать али сам знаешь?

Теперь хмыкнул князь Михаил. Задумался. Даниил пристально следил за ним.

— Ладно, уел ты меня. Стало быть, Даниилом Галицким зваться желаешь…

— Моя земля. Моя по праву.

— Дорого дерёшь, княже.

— По товару и цена.

Михаил тряхнул головой.

— Ладно, договорились. Быть по сему. Когда рать соберёшь?