А значит, невестка в таком деле идеальна.

ЛЮСИ

НАСТОЯЩЕЕ…

Домой из полицейского участка я возвращаюсь кружной дорогой. Пока я веду машину, в голове крутятся вопросы. «Ты этого хотела, Диана? Чтобы я села в тюрьму? Бросить на меня подозрение было частью твоего тщательно разработанного плана? Или твой план где-то сорвался?» В голове вертятся всевозможные варианты, и хуже всего то, что я не могу ее спросить.

Перед уходом я заявила полицейским, что ничего не знаю. Теперь мне придется связаться с адвокатом. Только не с Джерардом, он нам не по карману. Вообще-то, мы не можем позволить себе вообще никого адвоката. Нам придется объявить себя банкротами, у нас нет наследства. Возможно, мне придется найти кого-нибудь из бесплатной юридической консультации.

Я мысленно перебираю куски, на которые развалилась в последние недели моя жизнь. Бизнес моего мужа потерпел крах. Мои прежние добрые отношения с золовкой испорчены. И моя свекровь умерла. Самое смешное, что до недавнего времени известие о смерти свекрови меня бы не опустошило (разве что я сочувствовала бы мужу и детям). Но теперь потеря ощущается удивительно остро.

Когда я отпираю дверь, в доме все тихо. Потом я слышу голос Олли.

– Люси? – шепчет он.

Я бросаю ключи в чашу и иду на его голос в спальню. Лампа горит, Олли сидит на краю кровати в трусах, уперев локти в колени и обхватив голову руками. Когда я вхожу, он поднимает глаза.

– Ты в порядке? – спрашиваю я.

– Едва ли, – отвечает он. – Я хочу объяснить, почему был у мамы в тот день, когда она умерла.

«Почему я был у мамы в тот день, когда она умерла». Мне требуется минута, чтобы понять, о чем он говорит, но потом я вспоминаю. Перед тем как я уехала в полицейский участок, Олли признался, что был в доме Дианы в день ее смерти. Казалось, этот разговор случился миллион лет назад.

– Ладно. – Я сажусь рядом с ним на кровать и включаю ночник. – Объясни.

– Я заскочил к ней в гости, – говорит он. – Я хотел рассказать ей о проблемах с бизнесом.

– Но… почему ты мне не сказал? – разочарованно спрашиваю я. – Я уже неделю как знаю о том, что у тебя проблемы.

Олли опускает глаза, и я вдруг начинаю бояться его ответа. Я не верю, что Олли способен причинить вред матери, но, очевидно, что-то произошло во время той встречи. Что-то такое, что он хотел от меня скрыть. Сомневаюсь, что смогу выдержать еще одно потрясение, еще одно предательство. Но, судя по решимости в лице Олли, у меня нет выбора.

– Потому что давным-давно, – говорит он, уронив голову на руки, – ты заставила меня пообещать, что я никогда больше не попрошу у мамы денег.

ДИАНА

ПРОШЛОЕ…

Я встречаюсь с Нетти в кафе по ее просьбе. Встреча в кафе с дочерью – просто из ряда вон, но в последнее время все пошло наперекосяк.

Пару недель назад я сказала детям, что у меня рак груди. Олли был в шоке и очень опечален, чего-то подобного я и ожидала. Реакция Нетти оказалась неожиданной. Я думала, что она будет сдержанно, но озабоченно меня расспрашивать, пытаться получить дополнительную информацию, результаты анализов, имена врачей. Но она не задала ни одного вопроса. Даже тогда ее мысли витали где-то далеко.

После смерти Тома я заметила, что ее поведение становится все более странным. Время от времени она заходила ко мне, но вместо того, чтобы поговорить со мной, просто бродила по дому, ища в складках занавесок и в диванных подушках Тома. Она никогда об этом не заговаривала, но я догадывалась, потому что тоже так делала. Однажды, через несколько недель после смерти Тома, я, придя домой, обнаружила, что она лежит, свернувшись калачиком, на его половине кровати. Я оставила ее там и улизнула, и она даже не заметила, что я ее видела. Иногда нам нужно горевать вместе, а иногда нам нужно горевать в одиночестве.

Подходя к кафе, я замечаю через дорогу детскую площадку, там сплошь матери в пуховиках, которые прикатили младенцев в колясках или кричат забравшимся слишком высоко детям постарше, чтобы те спускались. Мне приходит в голову, что, наверное, лучше сесть внутри, подальше от таких сцен. В конце концов, зачем лишний раз мучить Нетти? И тут я вижу ее за столиком прямо напротив.

– Мама!

Я едва ее узнаю. Она худее, чем когда-либо, и кожа у нее желтоватая… но при этом она выглядит чуть оживленнее, чем в последний раз, когда я ее видела. У меня мелькает мысль, что она, возможно, беременна. Я не могу решить, считать это хорошей новостью или плохой.

– Привет, милая.

Поцеловав ее в щеку, я сажусь напротив на холодный металлический стул. Повсюду расставлены обогреватели, на спинках стульев лежат шерстяные пледы, но, на мой взгляд, они – слабая замена крыше над головой.

– Не холодновато ли здесь?

– Мне нормально. – Нетти улыбается.

По уверениям большинства моих знакомых, Нетти кажется счастливым жизнерадостным человеком, который ни о ком дурного слова не скажет. И она действительно улыбчивая, по крайней мере была такой. Но есть вещи, которые видит только мать. Эта улыбка, например, не свидетельствует о счастье. Это улыбка стратегии, улыбка упрямства. Такая улыбка говорит: «Мы сидим на открытом воздухе. Если ты не хочешь, то это тебе придется раскачивать лодку». Все до единой улыбки Нетти имеют скрытый смысл.

– Раз тебе хорошо, – улыбаюсь в свой черед я, – останемся тут.

Мне приходит в голову, что надо использовать любую возможность побыть под открытым небом. Мне следовало бы дышать свежим воздухом, подняться погулять в горах и еще много чего сделать по списку. Но, честно говоря, список у меня довольно короткий, довольно скучный. На самом деле единственный пункт в нем – проводить время с семьей и убедиться, что после моего ухода у них все будет в порядке.

– Веб-сайт, который нужен для адреса электронной почты, здесь, – сказала Люси пару недель назад, протягивая мне листок бумаги. Она снова появилась в моем доме без предупреждения и начала тараторить, словно в противном случае может струсить. – Что касается биткоинов, тебе первым делом нужно обзавестись биткоин-кошельком. Можно скачать на телефон специальное приложение. Потом тебе нужно будет купить биткоины. Думаю, ты сможешь сделать это непосредственно из приложения.

Я уставилась на нее во все глаза. Она все равно что по-китайски заговорила. Секунду или две она смотрела на меня, потом вздохнула и потянулась за моим телефоном.

Через полчаса у меня было все, что нужно. Два пузырька препарата – «Латубена» – привезли вчера, и теперь они стояли в холодильнике, готовые к употреблению. (Очевидно, жидкость безвкусная, и выпить ее следует в одиночестве, хотя, если очень хочется, можно запить бокалом вина.) Я написала письмо. Мне нужно было повидаться с Джерардом по поводу завещания: я все до последнего цента оставлю благотворительной организации, чтобы никто из моей семьи не смог извлечь выгоду из моей смерти. Я расскажу детям, что сделала. А потом я уйду к Тому, где бы он ни был.