– В смысле… как дверь к истине, о которой мне рассказывали те студенты и которая открыла бы доступ к настоящей тайне библиотеки?

– Я знаю, вся эта теория висит на волоске. Но если мы вошли в Цитадель через картины, то почему в гобелене не может быть перехода?

Бенджи покачал головой. Этого объяснения ему было недостаточно. Он хотел попасть в библиотеку именно для того, чтобы понять, как Цитадели удалось провести их через картины, наряду с другими вопросами. Если через дверь к истине оказалось так трудно пробиться, то дальше он не продвинется.

Молча он выбрал лист бумаги из числа разложенных на столе, прочистил горло и прочитал вслух:

«Расстояния в космосе настолько велики, что свет звезд, потухших за миллионы лет, только сейчас достигает нас и соприкасается со светом соседних звезд, которые родились после того, как погасли первые. Пространство смешивает время и создает иллюзию. Неба, каким мы его видим, не существует и никогда не существовало. Поэтому воспринимать то, что мы видим, как доказательство чьего-то существования – это отклонение. Мы не можем доверять нашим пяти чувствам. Только нашей интуиции, которую мы, возможно, когда-нибудь назовем шестым чувством, остается контролировать наше восприятие мира и открывать дверь к любому знанию – к истине».

– Где ты это нашел?

– Это текст Нила Кубы-младшего. Текст Жюля. Он лежал вместе с остальными, спрятанный в двойном дне ящика доктора Мулена. Адрес Мулена, отсек Мулена – я все нашел. Мне пришлось хитростью пробираться через барьер проводников, эта Кати – непростая штучка. В комнате, оформленной в стиле тромплей, я наконец-то добрался до ящика с надписью «Мулен». Твой брат, похоже, так же одержим Великой тайной, как и я. Вот, послушай: «Все легенды кажутся разными, разбросанными по далеким землям этого мира. Но они подобны бесчисленным мелким элементам картины, которая, увиденная издалека, приобретает весь свой смысл. Божественная симметрия, Вселенная, космические ритмы, которые можно найти как в архитектуре атома, так и в знаменитых розовых окнах наших соборов, конструкциях фэн-шуй, небесной картографии над нашими головами, мандале жизни. Знаете ли вы, что такое мандала? Многообразие мира в единстве. Выражение Вселенной в ее основной структуре, как говорят тибетцы. Конечная цель всего этого фарса. Истина».

– Ковер, который я видела в доме старика в пустыне, с пятью единорогами, был мандалой. Гравюры на обратной стороне зеркал фэн-шуй тоже…

– Похоже, твой брат хорошо информирован.

– Откуда ты знаешь, что это тексты моего брата? Они не подписаны.

– Это ж очевидно, поскольку это повторная запись. Но такое владение голосом больше похоже на твоего брата, чем на твоего отца. И это точно не Мулен: посмотри, что еще было в ящике.

Бенджи достал из кармана маленькую серую пластинку того же размера, что с записью Люсьена. Он вставил ее в новое компактное устройство, на поиски которого потратил время, и нажал кнопку воспроизведения. Во второй раз голос отца Брисеиды заполнил пространство:

– Раз-два, раз-два. Слава Богу, работает. С чего начать. Мулен. Все остальные считают меня идиотом, но он… То, как он смотрит на меня… Я знаю, что он знает.

– ЛЮСЬЕН! Люсьен, я знаю, что ты там, я видела, как ты проходил мимо, открой дверь, я прошу тебя!

– Анни!

Торопливые шаги, звук поворачиваемого замка, дверь открылась, закрылась, и снова щелчок замка.

– Уже в третий раз, Люсьен. Так продолжаться больше не может.

– Анни, послушай меня: я не знаю, сколько времени у меня есть, прежде чем они придут за мной. Нужно поторопиться.

– Люсьен, я подписала документ. Тебе нельзя покидать больницу без разрешения доктора Мулена, ты понимаешь?

– Мулен все знает, я видел это в его глазах.

– Знает что?

– Возможно, мне не следовало возвращаться сюда, но у меня нет времени бегать по окрестностям. Я должен найти правду.

– Остановись, ты меня пугаешь…

– Анни, клянусь тебе, я не сумасшедший. Я вел себя неправильно, верно, мне не следовало держать тебя на расстоянии. Я хотел защитить тебя, но я ошибся. В больнице мне не помогут, ты ведь это знаешь, да?

– Да… Знаю.

– Ты можешь мне поверить, если я скажу, что знаю, как исцелиться? Ты можешь довериться мне в последний раз?

– Люсьен, я только об этом и прошу, но…

– В конце концов, они так накачают запрещенными препаратами, что я перестану узнавать тебя и Брисеиду. Ты этого хочешь?

– Я пыталась вытащить тебя из больницы! Я видела, что все бесполезно, но они не слушали. Говорят, ты нездоров. Что ты представляешь для нас опасность. Я хочу, чтобы ты поправился, вернулся домой и чтобы все стало как прежде… Я так боюсь, что никогда не смогу найти тебя!

В горле образовался ком, когда Брисеида услышала плач матери. Голос ее отца превратился в печальный шепот:

– Я здесь, это я, я не изменился… Мне тоже страшно. Я совершил большую ошибку и не могу вернуться назад. Я должен пройти через это. Но я все тот же, и с тобой у меня все получится.

– Я не хотела терять твое доверие, прости, что притащила тебя туда…

– Не говори ерунды, ты сделала все, что могла. Только я виноват.

– Что я могу сейчас сделать?

– Мне нужно только немного времени. Я попрошу Фрэнсиса одолжить нам его грузовик. Мы заберем все оборудование из лаборатории и поселимся с Брисеидой где-нибудь в сельской местности. Мне нужно всего несколько месяцев, мы вернемся до того, как ты родишь…

– Я пойду к Фрэнсису, а тебе лучше остаться дома. Начинай собираться, я вернусь через двадцать минут.

– Анни, подожди! Я люблю тебя.

– Но я больше.

Звук поворачиваемого замка, открывающаяся дверь и звук голосов, возможно, пяти-шести мужчин, подходящих все ближе и ближе, вторгающихся в пространство.

– Люсьен!

– Здравствуйте, мадам Ричетти, ваш муж снова сбежал из больницы.

– Я смогла убедиться в этом сама, спасибо!

– Мне очень жаль, правда.

– Что вы делаете?

– Мулен! Лучше скажи им, что я не позволю им так просто это сделать! ОТПУСТИТЕ МЕНЯ!

– Доктор Мулен, поскольку вы не в состоянии заботиться о нем должным образом, я хочу взять на себя заботу о своем муже. Дома ему будет гораздо лучше.

– Простите, мадам, но так не принято, вам это хорошо известно.

– ОСТАВЬТЕ МЕНЯ! АХ!