– Ему надо сменить имя на «Восточный Гарлем мне только что надрали задницу и вывихнули колено и я плачу не могу остановиться».

Ояката Кимбоси наблюдал, как к дохё выходит его зять Котодзума. Некогда сэкивакэ, сейчас он докатился до маэгасира № 6, и ранг его продолжал со свистом падать. Началось это, когда Котодзума и дочь Кимбоси сочетались браком по договоренности между родителями. Его слабый татиай и недостаток боевого духа позорили всю школу Сатогатаке. Кимбоси считал, что Котодзуме необходим ободрительный пинок. Сложив руки на груди, он следил за соперником Котодзумы Тотинару, который сидел слева от ринга и еще не успел встать. Когда Тотинару заметил его взгляд, Кимбоси провел пальцем мимо горла – приказ отказаться от боя. Тоти удивленно поднял бровь: турнир был показательным, победа или проигрыш не имели особого значения. Ояката потряс запястьем, и лицо Тоти осветило понимание. Он медленно поднялся со своего места, поклонился гёдзи и сообщил, что не сможет участвовать в схватке из-за травмы. Он поклонился еще раз и пошел к переносным раздевалкам, потирая запястье. Судья поспешил к Кимбоси, выслушал данные шепотом на ухо указания, согласно кивая, и метнулся к ведущему. Ведущий, одетый очень просто, в черный пиджак и серые японские короткие брюки, вышел в центр дохё и поднял руку, прося тишины.

– В знак доброй воли между Америкой, Японией и Испанским Гарлемом Котодзума желает принять вызов от зрителей. Найдутся ли желающие?

Котодзума в ярости пнул глиняный помост, подняв клубы пыли. Он бы ушел, но за это полагался штраф в сто тысяч йен, поэтому он остался и просто плюнул на дохё. За это штраф был всего тридцать тысяч йен.

Котодзума был так зол, что не слышал бурного ликования, с которым несколько сотен соседей скандировали имя Уинстона, а полтора десятка друзей и родственников выталкивали и вытягивали его с трибун.

– Леди и джентльмены, поприветствуем нашего смельчака!

Когда служители повели Уинстона в раздевалку, Инес встала и крикнула ему:

– Гамбате!

Не оборачиваясь, Уинстон поднял к небу кулак.

– Вы все время говорите это «гамбате», мисс Номура. Что это значит? – спросил Армелло.

– Это значит: «Вперед! Сделай его».

Через несколько минут Уинстон вышел обратно в сверкающем белом маваси, обвившем его тело, будто растерянный боа-констриктор, не понимающий, как справиться с жертвой диаметром с колонну Парфенона. Толстый шелковый пояс плотно облегал талию Уинстона, подперев массивный живот почти до сосков. Пояс провели между ягодиц и плотно завязали на пояснице. Уинстон вышел к дохё: его широкая спина и массивные ляжки были натерты маслом до обсидиановой черноты. На удивление, никто из зрителей не отпускал шуточек насчет подгузников и не обсуждал, как его бедра трутся друг о друга. Парни из его компании шли за лидером, как опытная боксерская бригада: хлопали по плечу, массировали плечи. Уинстон поднялся на ринг по снопам соломы, уложенным вместо ступенек. Глядя на внушительную фигуру Котодзумы, Чарльз прошептал:

– Будь осторожен, Борз, этот, думаю, знает карате.

– Зато он не знает меня.

Прежде чем Уинстон вступил в круг, к нему с глубоким поклоном подошел переводчик. Он объяснил Уинстону, что тот должен соблюсти ритуал. Для этого достаточно просто повторять за Котодзумой. Он также уверил Уинстона, что тому ничего не угрожает; схватка показательная, и профессиональный рикиси не будет бороться в полную силу.

Глиняная поверхность дохё была теплой и сухой. По старой привычке Уинстон нацарапал вне соломенного круга «БОРЗЫЙ 109» большим пальцем ноги. Динамики заревели голосом ведущего:

– Ко-о-о-то-о-дзу-ма-а-а-а!

Услышав свое имя, Котодзума взошел на ринг, бросив на дохё крупицы соли и ударив себя ладонями по маваси. Через мгновение из динамиков донесся слегка искаженный, но оглушительный призыв:

– Ку-у-у-ро-о-я-ма-а-а!

Благородное звучание временной сиконы и рев толпы заставили Уинстона нервничать. Один шаг, немного соли – и он внутри соломенного кольца. Вблизи площадка оказалась больше, чем представлялось, сидя на трибунах. Уинстон вспомнил про Мусаси, но это вряд ли было подходящее время для раздумий о единстве с Вселенной. Судя по ярости во взгляде Котодзумы, кто-то забыл ему сообщить, что бой показательный. Противники присели, хлопнули в ладоши, потом раскинули руки по сторонам, повернув ладони к небу. Потом борцы выпрямились, и гибкий Котодзума медленно поднял выше плеча одну ногу, затем вторую. Уинстону было тяжелее балансировать на одной ноге, но он умудрился задрать поочередно ноги так, что мышцы на ногах начали гореть, и даже не закачался. Кимбоси рассмотрел его широкие ступни.

– Как снегоступы, – сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Он справится.

Котодзума с ухмылкой вышел из ринга и вернулся с последним броском жертвенной соли. Его самонадеянность успокоила Уинстона. Это обычная драка. Небольшая потасовка между мужиками в пятницу вечером. Правда, сейчас суббота, на дворе день и у меня голый зад. Он посмотрел на трибуны; Иоланда подняла Джорди высоко над головой, Инес смотрела на Кимбоси, Спенсер что-то ожесточенно записывал. У подножия ринга Фарик, Белый и Армелло показывали ему большие пальцы. Уинстон набрал пригоршню соли и подбросил ее в воздух. Крупинки упали на землю, как дождь из догорающих искр фейерверка. Он вошел в кольцо, готовый к бою. Зрители встали, выкрикивая его имя:

– Размажь его, Борз!

– Сам напросился!

– За Гарлем!

Уинстон и Котодзума приняли исходные позиции: одна рука на земле, ягодицы касаются икр. Пухлое лицо Котодзумы оказалось совсем рядом. Черт подери, этот ублюдок реально большой, подумал Уинстон. Он такой жирный, что глаз почти не видно. Брови касаются щек. Глаза, как запятые. Я мог бы увидеть его контактные линзы. Они медленно приподнялись, Уинстон послал Котодзуме воздушный поцелуй и увидел, как у того покраснели уши. По бесшумному сигналу, заметному только двум борцам, они бросились друг на друга и столкнулись с неимоверной силой, которая могла бы навести Энрико Ферми на идею расщепления атома. Из Уинстона мгновенно вышибло весь воздух, рывок Котодзумы отбросил его к краю ринга. Уинстон поразился, какой крепкий у японца живот; такое впечатление, что кто-то нашил упругую кожу на черепаший панцирь. Странным образом теплая, скользкая кожа противника что-то ему напомнила. Откуда он помнит это ощущение? Расставив пальцы и взрыв пятками глину, Борзый смог остановить атаку. Белуха в бруклинском аквариуме – этот чувак на ощупь как грязный белый кит! Обдумывая ответ, он сковал руки Котодзумы в локтях, вынудив соперника выпрямиться и ослабить напор. Правой рукой Уинстон схватился за пояс Котодзумы, но, когда он попытался дотянуться до пояса и левой рукой, Котодзума вильнул бедрами, убирая маваси из опасной зоны. Внезапным мощным рывком Котодзума освободился от захвата и залепил Уинстону такую пощечину, что у того помутилось в глазах. Сделай он что-то другое – заломил бы ему руку за шею или швырнул на землю безупречно исполненным кубинаге или, схватив за запястье, подсек лодыжку, – Уинстон бы сдался. Но на улице пощечина на глазах человека, который тебя хоть чуть-чуть знает, – смертельное оскорбление. Матери отвешивают пощечины детям, жены – мужьям, сутенеры хлещут своих девок, но никто не смеет бить Уинстона по щеке! Прежде чем Котодзума успел нанести второй удар, Уинстон вложил внезапную ярость в толчок двумя руками в грудь, отшвырнувший рикиси назад. Не дав ему восстановить равновесие, Уинстон выбил его с ринга ударом плеча и живота.