– Ты не хочешь оставить ее себе?

– Зачем мне газета, которую я не читал?

– Вырежешь статью и покажешь Джорди, когда он подрастет. Кроме того, газеты читать надо.

– Один раз прочел.

– Я не про таблоиды, а про реальную прессу.

– Я знаю, о чем ты. Ехал как-то в метро, и кто-то оставил такую газету на сиденье. Я поискал там комиксы и наткнулся на статью про Стэнли Кубрика. Он мне нравился, и статья была хорошая. Сложил газету, как это делают ублюдки с Уолл-стрит, когда идут на работу, и, клянусь, белые начали по-другому на меня смотреть. Улыбались и вообще. Как будто хотели подойти ко мне и спросить: «Почему это ниггер вроде тебя читает такую газету?»

– Если ты хочешь знать, что происходит в мире, ты должен читать газеты.

– Я не хочу знать. И Плюх с остальными тоже не хотят знать, так что не нужно показывать им эту фотографию, ладно? У меня с этими клоунами и так проблем по горло.

Уинстон бросил кость и передвинул свою фишку, утюг, на Кентукки-авеню.

– Черт, я никогда не попадаю на «Бесплатную стоянку».

– Так, посмотрим, три дома, это значит… семьсот долларов.

Уинстон выплатил арендную плату мелкими купюрами, просто чтобы позлить Спенсера.

– Ребе, теперь, когда твоя статья вышла, ты перестанешь сюда приезжать?

Спенсер, подсчитывавший барыши, ответил:

– Нет, это цикл из трех статей, так что я тут надолго. – Закончив подсчет, он поднял голову и улыбнулся: – Двадцати долларов не хватает.

Уинстон швырнул в него две синие игровые десятки.

– На, подавись. Достало уже это медленное удушение. Какая сволочь строит на участке по три дома? У тебя денег больше, чем в банке. Поставь уже там гостиницу – и покончим с этим.

– Сдавайся.

– Нет, теперь ты на моих улицах. Попал в гетто, йоу. Голубые и сиреневые, кому-то капец.

Спенсер выбросил две четверки, и, к радости Уинстона, после недолгой чечетки его ботинок оказался на Ориентал-авеню.

– Ориентал-авеню. Так, посмотрим, два дома…

В политических кругах города статья вызвала определенный интерес. Вторая часть должна была освещать ход избирательной кампании, а третья, заключительная, – рассказывать об итогах выборов. Проблема состояла в том, что предвыборная кампания Уинстона не отличалась разнообразием событий, поэтому Спенсер решил, что ей нужна небольшая закулисная помощь.

– Это все ради тех, кто равнодушен к политике, – говорил он себе. – Я не буду одним из тех журналистов, кто пишет о голодающих детях, а потом не пытается их накормить.

Когда ему звонили из какой-нибудь заинтересовавшейся политической организации, Спенсер не пытался сохранить свой источник в тайне; наоборот, он вызывался организовать встречу, настаивая, что тоже будет присутствовать как «независимый обозреватель». Обычно встречи проходили в ресторане на Таймс-сквер, после того как Уинстон отыгрывал свою роль в трехкарточном монте.

Уинстон выглянул из-за театральной кассы с билетами на бродвейские спектакли и помахал Спенсеру.

– Ven acá.

– Привет, Уинстон.

– Ну что, вечером бухаем? – Борзый смотрел на прохожих поверх головы Спенсера.

– Да, да, я обещал познакомить тебя с настоящим пивом. Отучить от солодового пойла, которое ты употребляешь.

– Кто там будет сегодня?

– Брюс Уолш из Новой прогрессивной партии.

– Не суть. Подожди минут сорок. Армелло в ударе.

Армелло стоял за большим перевернутым картонным ящиком с расстеленной на нем финансовой полосой газеты. Спенсер подошел поближе. Руки Армелло перебрасывали три карты над сегодняшними биржевыми котировками. Своими мадригалами он, как Сирена, приманивал аргонавтов к берегам, где их ждало финансовое крушение.

Шведский моряк, карманы которого полегчали на двести долларов, расстроенно ушел прочь под смех и утешения товарищей. Все члены труппы Армелло по очереди незаметно дали понять, что видят Спенсера. Чарльз, одетый как банкир, поправил пиджак, покрутил запонку, положил пачку «выигранных» банкнот в бумажник от Гуччи и доверительно сообщил ему:

– Здесь, дружище, водятся легкие денежки. У меня, конечно, фунты куры не клюют, я тут ради азарта. Ну чего же, давай, испытай удачу.

Закончив тасовать, Армелло убрал руки от стола. На столе лежали три довольно потертые карты с красной рубашкой. Подмигнув Спенсеру, Надин выложила на стол две пятидесятидолларовые бумажки.

– Не смейте влезать, это моя игра. Эти бабки мои тоже.

На место, где недавно стоял шведский моряк, подошел человек со сталинскими усами. Надин перевернула карту: король червей.

– Есть!

Армелло без разговоров выплатил ей выигрыш и снова начал тасовать карты, перебрасывая с места на место. В процессе он «случайно» перевернул короля червей – денежную карту – лицом вверх. Поднимая ее, он отогнул верхний левый угол. Когда он остановился, загиб был отчетливо заметен на рубашке.

– Выбирай, красавица, – сказал он Надин. – Выбирай, чтобы я смог вернуть свои деньги.

Надин перевернула непомеченную карту и разразилась потоком ругательств.

– Это должна была быть эта сраная карта, я следила!

Фарик, облаченный в белую хлопчатобумажную хламиду и белую вязаную шапочку-куфи, завопил:

– Мои деньги!

Он бросил на стол восемьдесят долларов и перевернул тройку треф. Армелло сгреб деньги, потом перевернул червового короля, чтобы показать толпе, что участники были обыграны честно.

– Ничего. Сейчас отыграюсь. Я теперь думаю по-жидовски, – заявил Фарик, искоса поглядывая на Уинстона. – Наблюдая за Жидом, я научился намагничивать свой мозг на поиск денег. Навострять дух на ассигнации.

Он сделал вид, что чихает на плечо Спенсера.

– Ап-Жид! Простите меня, сэр. Найдется у кого салфетка?

Армелло стал двигаться быстрее; казалось, карты прыгают сами собой, а руки просто летают над ними с нечеловеческой скоростью. Время от времени поворачивал короля червей, чтобы продемонстрировать толпе золотое руно. Спенсер старался не отрывать глаз от короля.

– Кто увидел карту? – крикнул Армелло.