почти не осталось. Агнес почувствовала, как лагер уносит рвоту назад, в желудок, дрожь в ее костях немного унялась. Она провела рукой по своим страдальческим бедрам и стала наливаться злостью.

Отхлебывая по глоточку, Джинти видела, что до дна остается всего ничего.

– Ну долго-то у тебя я не могу оставаться. – Она вытащила носовой платок, отерла помаду с кромки пустой кружки. – А после еще одной кружечки тебе не стало бы еще лучше? – сказала она и шмыгнула носом.

Агнес слабо кивнула.

Хитрые глазки Джинти прищурились.

– Я там у тебя под раковиной больше ничего не видела. У тебя, наверно, еще тайничок есть?

Агнес подумала об обычных местах: за кипятильником, на крышке самого высокого шкафа – и отрицательно покачала головой.

– Ну мне все равно пора, – печально сказала Джинти, тонкие морщинки по краям ее рта страдальчески сгустились. – Но ты только посмотри на себя. Видок у тебя такой, будто ты умрешь, как только я уйду. Может, у тебя пара фунтов найдется? Я, наверное, смогла бы сбегать в магазинчик.

Агнес протянула руку вниз, вытащила свой кошелек. Он был пуст, если не считать оберток от жевательной резинки. Ее мысли вернулись к водителю такси и темной шахте, и она снова почувствовала, как поднимается в ней желчь.

– И совсем ничегошеньки от твоей Вторничной книги не осталось, детка? – печально спросила Джинти.

Агнес отрицательно покачала головой.

Джинти Макклинчи нервно заерзала на стуле, словно у нее зудело в заднице. Она посмотрела на Агнес, посмотрела на пустую кружку. Наконец она вздохнула, потом шмыгнула носом.

– Дай-ка я посмотрю, что у меня в кошёлке.

Тяжело вздохнув, эта миниатюрная женщина подняла с пола свою большую кожаную сумку, положила ее себе на колени и чуть не залезла в нее с головой. Агнес услышала, как на дне сумки звякают монеты и ключи, потом послышался радостный для слуха глуховатый всплеск – Джинти извлекла из сумки три банки тепловатого «Карлсберга».

– Потом отдашь, – сказала Джинти, открыв банку. Она повторила изысканный процесс наливания и ожидания, облизывания пены с мизинчика. Только приступив к третьей банке, они начали чувствовать себя самими собой.

– Я вчера была у дочери. Посмотрела бы ты, до чего она дом довела. – Джинти отерла кончик носа своим нечистым платком. – У меня на руках бездельник с гнилой печенью, но у меня хватает времени на то, чтобы содержать дом в чистоте.

– А как там новорожденный? – спросила Агнес без особого интереса.

– А, этот… наверное, хорошо. Она это существо просто обожает, – бесстрастно сказала Джинти. – Она теперь, конечно, субсидию-то побольше будет получать. Я ей сказала, чтобы она откладывала по чуть-чуть и наняла уборщицу. Грязища. Честно тебе говорю, я смотрю на нее иногда и не понимаю, как я такую воспитала. – Джинти заводилась все сильнее. – У нее пыль на плинтусах вот такой толщины. А она смотрит на меня, словно просит: «Мамочка, а ты никак не поможешь?», а я посмотрела на нее и говорю: «Я воспитала моих детей. Я. Сама. Точка». – Джинти рубанула рукой по воздуху.

Агнес печально кивнула. Ей бы хотелось иметь полный дом внуков и собственных детей.

Джинти продолжила.

– А старшенький сынок у Джиллиан назвал меня на днях «бабушка». Я ему чуть язычок не вырвала. Я бы не стала возражать, но его другая бабушка требует, чтобы он называл ее Ширли, а я не собираюсь быть единственной старой сукой на Рождество. – Она взяла свое пиво и посмотрела на Агнес поверх кружки. – Слушай, а ты чего все помалкиваешь?

– Я? – переспросила Агнес. – Да ничего.

– Агнес, я, может, и пьяница, но ты-то вруша просто охереть.

Женщины молча допили остатки. Наконец Агнес спросила тихим голосом:

– Джинти, если я тебе скажу кое-что, ты обещаешь, что это останется между нами, что ни одна живая душа не узнает?

Глаза Джинти засверкали, как бусинки. Она перекрестила пальцем сердце, правда, ненароком с правой стороны.

– Жизнью тебе клянусь.

– Я нехорошо вырубилась прошлой ночью. – Агнес поведала Джинти свою историю игры в бинго, такси, водителя, который заехал прямо ко входу в шахту. Она задрала рукав своего джемпера и показала Джинти отметины, которые насильник оставил на ее белой коже.

Джинти зацокала языком, покачала своей кудрявой головой.

– Вот ублюдок. Так поступить с беззащитной женщиной. Куда только катится этот мир? Как люди используют свое преимущество. В наше время такого не случилось бы. Эту свинью поймали бы и провезли по Тронгейту на колу. – Она костлявым пальцем изобразила острый кол, вонзенный прямо в задницу насильнику. Потом она вытащила носовой платок и отерла нос. Потом этим же платком протерла верхушку последней банки, скорбно посмотрела на нее. – Так ты никак не сможешь достать пару фунтов?

Агнес смотрела, как остатки золотистой жидкости разливаются по кружкам. Она мысленно встряхнула телесчетчик, газовый счетчик, электросчетчик – все они были пусты.

– Нет, – печально ответила она.

– А кому-нибудь из своих друзей-мужчин ты не можешь позвонить?

Агнес подумала о своих синяках и ответила:

– Нет.

Джинти посидела минуту молча, смакуя последние капли золотистой жидкости.

– А как насчет того, чтобы звякнуть этому парню? – спросила она. – Ну ты знаешь, такой невысокий, с длинными волосьями сзади. – Она изобразила стрижку, модную среди футболистов и поп-звезд. – Я слышала, у него денежки водятся, и выпить он не дурак.

– Ты о ком?

Джинти задумалась на секунду.

– Ламби. Да, о нем. Мы могли бы ему звякнуть.

Родственники в Питхеде говорили всем, что Йэн Ламберт был шахтером, жена которого ушла от него, оставив без гроша в кармане, перед тем как закрытие шахты нанесло последний удар. Не имея женщины, на которую можно было бы тратить мизерное выходное пособие, он прятал денежки под кроватью. Если другие шахтеры все пропивали или кормили и одевали свои выводки, то Ламби сидел на своих сбережениях и выходил из дома, чтобы подработать на ремонте взятых напрокат теликов. Родня говорила, что Ламби – одинокий, скучный человек, не рожденный для романтических приключений. Он завел себе модную футбольную прическу, но выглядел по-прежнему как недокормленный тинейджер. Хотя он на рынке мужской привлекательности ничуть не котировался, те же самые женщины приносили ему подгоревшую картошку с серым мясом и миски с холодным бульоном. Родня говорила, что он хороший малый, который живет сам по себе, а после закрытия шахты сумел найти для себя занятие. Они скармливали ему объедки, зная, что его выходное пособие могло бы кормить их малышей в течение года, а то и дольше.

Джинти продолжила:

– Мы могли бы устроить маленькую вечеринку. На троих.

Агнес посмотрела на кружку, в которой