Улица расширяется, но Бенде приходится отойти к сточной канаве, потому что посередине мостовой, расшвыривая комья грязи, мчится всадник, судя по одежде – королевский паж. Еще мальчишка, младше Бенды, он лихо сидит на лошади, погоняя ее хлыстиком, и хвост перьев развивается за щегольской шапочкой желтого, как солнце, бархата. В руках у паренька свернутый пергамент с печатями, успевает разглядеть Бенда, когда всадник проносится мимо.

За спиной с громким стуком раскрываются ставни, слышится плеск выливаемой жидкости. Бенда еле успевает отскочить от края канавы, чтобы штаны не забрызгало помоями. Это принялись за уборку в трактире Мамы Ло. Бенда поворачивается и машет толстухе в дверях. Та в ответ делает приглашающий жест.

Бенда подходит.

– Юноша, рогаликов сегодня принеси медовых да четыре белых каравая и пару калачей, а пирогов – штук шесть, с мясом. Господа приедут праздновать, так... чтобы было. Сделаешь?

– Как скажете, – улыбаясь, кивает Бенда.

Хозяйка трактира крутит кистью у лица:

– Ты как это делаешь?

– Что? – Бенда улыбается шире.

– Ну, это, – Мама Ло водит пальцами перед своим носом, – чтоб светилось.

Бенда тут же перестает улыбаться, оглядывается.

– Ох. Опять? Очень заметно?

– Да ты не боись, не выдам, – заверяет толстуха. – Мож, сделаешь мне, как себе?

– Зачем? – удивляется Бенда.

Хозяйка с досадой машет пухлой рукой:

– Не мне самой, а в трактире. Знаешь, у меня там морды над стойкой, так чтоб у них тож глаза светилися? Мож ведь, знаю!

У Бенды вытягивается лицо:

– Но матушка Лола, вы же знаете, патер мне запретил!

– Даж сам светиться перестал, – сокрушенно качает головой Мама Ло. – Я ж тебя не выдам, а никто и не расскажет. Господа подивятся, а выпьют – забудут. Зато в другой раз снова ко мне придут. А я снова у отца твово закажу хлеба и рогаликов. Да трудно тебе, что ли?

Бенда качает головой. Не трудно. Но...

– Вот как придешь с рогаликами, так и сделаешь.

– К которому часу? – обреченно спрашивает Бенда.

– Да ты не куксись, дорогуша, – Мама Ло гладит Бенду по плечу, – к третьей страже подходи.

Бенда идет дальше. Настроение уже не то, но когда Бенда, выходя на площадь, окунается в яркий свет, заботы моментально забываются. Солнце как раз карабкается вверх за башнями тюрьмы, и площадь становится полосатой, как шмель: черные тени от башен чередуются с золотыми потоками солнечных лучей. Чуть щурясь, Бенда пробирается через площадь, обходя овец и коров с их владельцами. Вот под телегой, чуть в стороне от отары, лежат на мостовой, прижавшись спинами друг к другу, овца и большой кудлатый пес, чья шерсть в соломе. Пес поднимает голову и лениво следит за приближающимся человеком. Бенда, улыбнувшись, подмигивает собаке – в круглых глазах зверя отражаются солнечные зайчики, а шерсть становится чистой и пушистой, как будто пса помыли с мылом и долго расчесывали.

– Прочь, бесовское отродье! – рявкают над ухом. Бенда, вздрогнув, оборачивается. Старуха, торговка рыбой, сидит у своей корзины и грозит скрюченным морщинистым пальцем. Бенда отходит.

Собака и не заметила перемен. Моргнула, отвернулась от неожиданно засветившего в тени солнца и снова положила голову на лапы, безразлично глядя на окружающее.

На другой стороне площади Бенда стучится в дверь двухэтажного каменного дома, с карнизов свисают три вывески. Из открытого окна второго этажа слышатся громкий младенческий плач и напевные причитания. На стук в окно выглядывает молодая симпатичная женщина в кружевном чепце.

– Бенда? Зайди, дружочек, а то я никак не угомоню Нико, с утра как поел, так и гомонит, так и гомонит, уж не прихватило ли животик? Беда какая-то! Зайди, Мария откроет.

Дверь открывает служанка, крепкая низкорослая девушка – она очень мило шепелявит, однако из-за этого парни ее сторонятся, и Мария от ощущения собственной ущербности почти всегда ходит недовольная.

– Доброе утро, Мария, вы очень хорошо выглядите! – Бенде хочется утешить несчастную девушку. Но та сегодня еще более недовольная, нежели обычно.

– Кому, може, и доброе, ежли делать нечего. А мене с утра вечер ужо.

– Это как? – удивляется Бенда.

– Всю ноченьку с сынком хозяйским возилась. Мамаша тока щас заметила, што младенец у ей плачет, а мене его качай всю ноченьку! Тьфу!

Бенда подает девушке лоток, заботливо прикрытый полотенцем. На лестнице показывается полная хозяйка с ямочками на щеках и локтях.

– Бенда, не поднимешься ли глянуть на мальчика моего? С самого утра угомонить не могу! И Мария, мерзавка, отказывается его качать! А у меня скоро покупатели придут!

– И не буду качать, мене обед готовить надо, убирать, я и так всю ноченьку качай!

– Да если б он ночью плакал, я б проснулась! – возмущается мать. – Прошлялась где-то всю ночь, небось еще и дверь была открыта, а потом заявляет мне... Да прими же булки, Мария, чего встала! – Она берет лоток у Бенды и сует служанке: – Да осторожней! – И Бенде: – С лотком это ты правильно придумал, дружочек. Я поначалу их в корзину положила, а они возьми и сомнись! – Смеется. – Такие мягкие булки! Если б наш булочник умел печь такие, разве б я гоняла тебя через площадь каждое утро! – И добавляет просительно: – Посмотри сыночка, уж так плачет!

Бенда прекрасно слышит доносящийся сверху детский плач. Но колеблется.

– Вы же знаете, эн Говарда, что священник запретил мне... Если до него дойдет...

– Я никому-никому не скажу, дружок, даже мужу! Ради Христа, ну так плачет малютка, сил нет слушать! Хоть зайчиков попускай, ему нравится. А?

Бенда поднимается по поскрипывающей под ногами лестнице. Перила черные, гладкие, отполированные. В комнате виден только наклонный столб света из окна, остальное тонет в тени. Колыбелька стоит за пологом большой кровати. Крик уже прекратился, из одеял и кружевных пеленок сейчас слышится только тихий жалобный плач. Бенда подходит, присаживается на корточки, так, что над краем кровати видна только голова. Ребенок не замечает Бенду, заплаканное личико сморщилось.

– Тц-тц-тц, – щелкает Бенда языком.

Младенец замолкает, сжав губки, распахивает красные глазки, смотрит, моргая. Затем ротик снова открывается...

– Ш-ш-ш! – поспешно говорит Бенда и улыбается. По кроватке, по одеяльцу, по личику ребенка пробегают золотистые блики – солнечные зайчики.

Младенец застывает с открытым ртом, завороженно следит за их игрой. А Бенда набирает в грудь воздуха и, выдыхая, чувствует, как в сердце словно открылся горячий источник...

– Ну, что тут у нас? – В комнату, шурша юбками, входит госпожа Говарда. Шаги ее и скрип лестницы прошли мимо ушей Бенды, поэтому сейчас Бенда вздрагивает от неожиданности. Когда хозяйка наклоняется над ребенком, тот смеется и тянет к ней ручки. – Ой ты мой хороший! – умиляется молодая женщина, немедленно переходя на материнское сюсюканье. – Ой ты мой лапушка, да ты уже не плачешь! – Она подхватывает малыша на руки и целует лицо, ручки, ножки, животик – всего. Затем поворачивается к Бенде: – Спасибо, дружочек! Так выручил! Я уже успела принять одну даму. Век не забуду, помяну в молитве!