В его руках была моя – ну Доры – шляпная коробка.

– Моя шляпка? – прошептала я.

Это было так странно, будто посылка из другой жизни.

– А то, – возница швырнул её мне.

Поймав, ещё не веря в реальность коробки в руках, я смотрела на загорелое лицо возницы. Оно казалось тёмным пятном на светло-синем небе.

– Э… спасибо, – выдавила я.

– Я уже дважды спрашивал, но ведьма с фамилией, что в коробке написана, здесь не работает, – он окинул меня презрительным взглядом. – Но ты в форме штатной ведьмы. Надо же!

Он быстро раскрутил поводья.

– Коробка Дорина, она моя соседка по комнате, – скользя пальцами по гладкой плотной бумаге, зачем-то пояснила я.

Возница вздохнул:

– Надеюсь, ты её не украла, – он поднял руки хлестнуть лошадей.

Из окна высунулся белобрысый мужчина и весело уточнил:

– Можно сойти здесь?

Закатив глаза, возница недовольно отозвался:

– Можно.

Белобрысый мне улыбнулся. Волосы, брови и ресницы у него были очень светлыми, как и глаза, но располагающие черты лица с лихвой компенсировали блеклость окраса. Я застыла. На воротнике мужчины была красная оторочка – целитель.

Маг, будь он неладен.

В Холенхайм приехал симпатичный молодой маг – всего через день, после того как надобность в нём отпала.

Я скрипнула зубами. Ну почему всё через заднее место? Чем и кого я прогневала, что жизнь надо мной глумится?

– Вы в порядке? – Лицо целителя вытянулось, а из крупных выразительных глаз пропала весёлость. – Кстати, что у вас со лбом?

Потянувшись к порезу, я чуть не выронила коробку, перехватила её крепче:

– Упала.

Демонстративно кряхтя, возница залез на крышу и расцеплял чемоданы.

– Разрешите взглянуть, – целитель выпорхнул, – а ягодицы, что, совсем не пострадали? – из дилижанса.

Его место в окне заняли две любопытные дородные кумушки.

Прижимая коробку к груди, почти не дыша, я покорно стояла, а целитель – он был на голову выше, плечист, в хорошо подогнанном тёмно-бежевом костюме и пах корицей – водил ладонью с серебряным магическим перстнем надо лбом, что-то беззвучно шепча.

Настолько слаб, что нуждается в вербальной форме, или его что-то отвлекало?

Рассечённую надбровную дугу окутало тепло, оно немного мутило сознание, и я сосредоточилась на багряном галстуке, на блеске его шёлковых изломов. Добротные ткани, отменный пошив – а целитель не из бедных.

Продолжая демонстративно кряхтеть, возница опустил на тротуар среднего размера окованный медью чемодан из чёрной кожи, плотный рюкзак из непромокаемой ткани, длинную деревянную коробку, очень похожую на чехол для меча или палаша, и сундучок.

Расставив вещи возле нас, возница поспешно вскочил на козлы, раскрутил поводья и припустил лошадей. Круглые лица кумушек качнулись в окне и исчезли. А мы с целителем остались. В его обращённом к свету глазу искрился золотистый луч, и зрачок превратился в мизерную точку.

– Ну как, не болит? – Целитель улыбнулся.

Перехватив коробку, я коснулась лба, немного склизкого от остатков мази, и отрицательно качнула головой:

– Нет. Благодарю за помощь, это было очень любезно с вашей стороны.

Отступив и размашисто кивнув, целитель хитро но по-доброму улыбнулся:

– Принимаю оплату чашкой чая или чего покрепче в каком-нибудь милом заведении. Кстати, позвольте представиться, Эмиль Аркур. Всегда к вашим услугам, – он протянул руку.

Вложив ладонь в тёплые пальцы, я не отрывала взгляда от светлых выразительных глаз, пока он прижимался сухими горячими губами к моей руке.

Ну почему он не приехал на день раньше, а? Инициироваться с ним было бы полезно, в отличие от инициации с Саги. Холод сожаления пробрал до костей, сбил дыхание. Эмиль мгновенно разжал пальцы.

– Простите столь дерзкое поведение, – он коротко кивнул. – Не желал вас обидеть.

Ещё и чуткий, вежливый, в отличие от местных озабоченных: ведь все, буквально все – от гомункула до бургомистра – даже не интересовались, как я отношусь к тому, что меня хватают и совращают, а Эмиль… Впрочем, он же с Адели не знаком.

– У меня ужасно неудачный день, – я снова коснулась скользкого лба. – Хорошая работа. Достойная чашечки чая. Даже двух.

Улыбнувшись, Эмиль вновь слегка поклонился:

– Что ж, тогда… м, – он огляделся и, уткнувшись взглядом в вереницу поклажи, слегка помрачнел, поджал губы.

– Уезжать я не собираюсь, – я не слишком радостно улыбнулась, – так что можем попить чай, когда устроитесь.

– О да, конечно, – Эмиль взмахнул ухоженной рукой. – Да, спешка ни к чему.

Он обратил на меня светлый, лучистый, как у Базена, но более… деликатный взгляд. Я улыбнулась теплее:

– Найти меня легко. Если не застанете – оставьте сообщение гомункулу. Всего доброго, – кивнув, я продолжила путь.

– Всего доброго, – ласково, весело попрощался Эмиль.

Между лопаток слегка щекотало от его взгляда – приятно.

Если бы Эмиль приехал немного, совсем чуть-чуть раньше – это бы решило столько проблем. Это бы меня спасло!

Потерпеть бы день – и всё было бы иначе. Была бы магия!

Ещё и сапоги промокли.

А судьи – что за наглость! Жребий надумали бросать! Ненавижу! Ну зачем, зачем я позволила Саги… как я могла? Что я наделала?

Мимо проскочили мои ворота, я резко вернулась на пару шагов и ногой пихнула дверь. Она шумно хряснулась в створку.

Саги сидел на крыльце, сцепив пальцы с тёмными каплями ногтей. Распущенные волосы своей белизной подчёркивали угольную черноту бровей, длинных ресниц и узоров печати мастера, создавшего эту дерзкую красоту. Сердце пропустило удар, снова забилось – и вместе с неслучившимся ударом ушёл и гнев.

Ресницы Саги дрогнули и поднялись, обнажая изумительную синеву глаз.

– Ну как прошло? – тихо спросил Саги и разомкнул пальцы.

Он стал тереть запястье. Я вошла и, затворив дверь, прижалась спиной к холодному дереву:

– Мерзко. Считают меня ещё одной Адели. По жребию очерёдность хотели определить.

Щёки Саги пошли алыми пятнами, он вскочил:

– Что?

Глаза сверкали, точно драгоценные камни, я вздрогнула, но неестественный блеск пропал. Померещилось? Стремительно приблизившись, нависнув надо мной, Саги повторил:

– Что они делали?

Его дыхание обжигало мне лоб, а этот гнев… Была бы эта ярость настоящей, чтобы человек так беспокоился обо мне!