– Ч-что? П-поче… за-зачем ты?

– Лошадь Кателя вернулась без седока, она вся в крови. Тебя вызывают на допрос.

Сердце не просто в пятки ухнуло – оно куда-то очень далеко сбежало.

Не задалась практика.

Лечебная мазь жгла порез на лбу так, что правый глаз толком не открывался. Памятной ночью я не только весь запас тормозящего средства, но и весь запас хорошей лечебной мази, оказывается, угробила. Плащ хлестал по ногам, его шелест сливался с шелестом шагов. Холодный сумрак коридоров ратуши окутывал меня, проникал под одежду, в сердце.

Незнакомый стражник шёл впереди, другой – почти дышал в затылок. Жезл пришлось оставить у входа. Хотя к исчезновению Кателя я точно не имела отношения, и это могли подтвердить сразу два аристократа, внутренности противно сжимались.

Допрос – как много в этом слове жуткого.

Мчась по многодверному лабиринту, я проваливалась в прошлое, в тёмный лабиринт под столичным дворцом правосудия: просторный зал, пудреные парики, белые, с чёрными прорезями глаз и ртов маски семи судей, старческие руки в кружевах манжет, блеск придворных одеяний. В королевском дворце шёл бал, и я понимала – эти люди скоро будут веселиться, пить вино, сплетничать, но здесь и сейчас…

Тряхнув головой, я вернулась в ратушу Холенхайма. Сквозь узкие стрельчатые окна в небольшой холл падал блеклый свет. Эхо шагов здесь было тише, чем под столичным дворцом правосудия. Мы свернули налево. Ещё один коридор, двойные двери и хмурые стражники в добротных доспехах. Кровь отхлынула от лица, наверняка я ощутимо побледнела, но вскинула голову.

Я не виновата, надеюсь, сегодня это зачтётся – должно же когда-то везти. За пять шагов до дверей стражники их распахнули, и я сбилась с шага, всматриваясь в зал…

Судебный зал Холенхайма в сравнении со столичным был маленьким, а судьи, восседавшие за длинным под чёрной скатертью столом, не надели церемониальных масок…

Посередине улыбался Дайон де Гра и, кажется, едва удержался, чтобы приветственно не помахать. Слева со скучающим видом сидел старик в пенсне. Справа – непропорциональный молодой мужчина с волосами мышиного цвета опиливал ногти пилочкой и едва на меня взглянул. Из-за столика в левом углу кивнул похожий на отощавшего ворона Вангри.

В центре зала блестел лаковой поверхностью тёмно-коричневый стул.

– Присаживайтесь, – любезно предложил Дайон. – Это просто формальность, но вы в числе последних видевших нашего дорого Кателя.

Я с трудом вдохнула и выдохнула, сделала первый шаг, второй, третий. Нужно было выглядеть уверенно, но, судя по холодку на щеках, выглядела я бледно.

Наконец добралась до стула и села. Неудобно прямая спинка подпёрла меня, холод сиденья пробирался через одежду.

– Добрый день, – мой голос дрогнул. – Не знаю, что случилось с господином Кателем, после того как он отправился в город, но готова ответить на любые ваши вопросы.

– Как вы устроились? – подался вперёд Дайон и сцепил пальцы. – Дом понравился? С работой справляетесь?

Я приоткрыла рот. Что за вопросы? С другой стороны, ничем не хуже ожидаемых. Небрежно пожала плечами, но, кажется, получилось больше похоже на судорогу:

– Устроиться толком не успела, но дом прекрасный, спасибо. А работа – её куда больше, чем ожидалось. Хотелось бы увидеть здесь профессионала, у которого было бы чему поучиться.

Вяло отмахнувшись узловатой рукой, старик проскрипел:

– Мы здесь не благотворительностью занимаемся, предоставляя практикантам наставничество профессионалов. О своей компетентности следовало позаботиться во время обучения, а теперь лишь оттачивать мастерство.

Нервная улыбка искривила мои губы:

– А я и отточила. Но во время учёбы мне столько зомби даже просто увидеть не довелось, не то что упокоить. О гулях и говорить не приходится. Отличная практика получается.

Старик задрал острый нос, блеснуло пенсне:

– Ехидничать вздумали?

– Ни в коем случае, – изящно приложив кончики пальцев к груди, я постаралась изобразить невинное изумление, похлопала ресницами. В университете иногда срабатывало.

Порез жгло, и правый глаз тянуло зажмурить, но я смотрела на судей во все невинно-беззащитно распахнутые глаза. Дайон улыбнулся шире, его сосед глянул поверх пилки, а суровое лицо старика слегка смягчилось, но скрипучий голос звучал раздражённо:

– Поэтому мы вам и платим как полноценному штатному работнику.

Платят они так потому, что законом положено, но:

– И я за это очень благодарна. Рада трудиться на общее благо. И к взаимной выгоде.

– Откуда у вас порез? – резко спросил мышеволосый, его слегка асимметричное лицо, секунду назад расслабленное, стало хищным.

Рука невольно взметнулась вверх, пальцы коснулись скользкого от мази лба:

– В купальне поскользнулась, разбила лоб о кадку, – кровь отхлынула от лица, захлестнула паника. Бежать-бежать-бежать. Слова посыпались слишком быстро, сбивчиво: – Я почти всё время провела с господином Валентайном. Он довёз меня от выселка до города, мы сидели в «Графском подворье» с ним и господином Ксавье…

Все трое сразу посмотрели многозначительно-понимающе, а Дайон плотоядно усмехнулся, разглядывая вырез блузы. Сглотнув, я продолжила:

– Но не слишком долго, мы просто обсудили это странное событие…

Улыбки стали ещё более «понимающими» – мне явно не верили.

– А потом сразу пошла домой, поела и только собралась купаться…

Дайон с мышеволосым переглянулись, последний вздёрнул брови, Дайон кивнул. К щекам прихлынула кровь, голос зазвенел:

– И когда залезала в кадку, мне сообщили об исчезновении господина Кателя. От неожиданности я поскользнулась и…

Умолкнув, я с бешено стучавшим сердцем смотрела на мужчин. Дайон с мышеволосым откровенно пялились на грудь. Старик поднял перо и раскрыл чернильницу:

– Ну что ж, раз господа Ксавье и Валентайн вас, кхм… – он взмахнул пером, – занимали всё это время…

У меня пылали не только щёки, но и уши, шея. Перо заскользило по бумаге, и старик, подняв взгляд на мою часто вздымавшуюся грудь, поправил пенсне:

– Будем считать, что вы непричастны к исчезновению Кателя. Но, конечно, к вам ещё возникнут вопросы. Надо будет дать кое-какие объяснения, – он облизнул тонкие губы. – В понедельник будьте любезны заглянуть ко мне часов в десять…