Гора приближалась, стена прошла сбоку, пахнуло промерзшимкамнем. Мелькнули выступы, скалы, затем снизу стала быстро увеличиваться темнаяплита, Олег выдвинул лапы, распустил крылья...

Удар о землю был болезненным, но на этот раз язык цел,задницу не отбил, кости даже не хрустнули. Он поднялся уже в личине человека,кое-как оделся, воздух холодный, свежий и острый, как молодой протертый хрен изпогреба.

В горле запершило. Он закашлялся, выплюнул коричневый комок,откуда кровь, перевел дыхание. В душе ликование, рискнул обернуться птицей безкрайней нужды! Раньше только если нож к горлу... И еще злое удовлетворение, чтосумел найти то, чего даже не попытались колдуны, маги, волшебники и чародеивсего белого света.

Если, конечно, там еще осталась вода. Та, допотопная.

Холод пробирал до костей, ветер трепал волчовку, на рукахвздулись пупырышки размером с некрупного жука. В то же самое время ончувствовал внутренний жар такой мощи, что если вырвется, то испепелит горунапротив. Если не напрочь, то прожжет в ней дыру, куда можно спрятать табунконей.

Он поежился, несколько раз вдохнул, очищая голову и кровь.Внутри все трясется, но не от холода, от готовности свершить, сотворить,подвигнуть...

Медленно и внятно он произнес Слово.

Исподволь в теле возникла боль, прошлась волной, но неисчезла, осталась. Следом накатила вторая волна. Он услышал свой стон, плотнеесжал губы. Третья волна заставила скрючиться, будто получил удар копытом вживот. Боль росла, свирепела, начала терзать внутренности. Он почти видел, какпочернела печень, начала лопаться, брызнули струйки крови...

В глазах потемнело, потом залило красным. Он боялся, чтолопнут глаза, такое лечить не умеет, а слепцу остаться одному в горах...Четвертый приступ боли заставил бесстыдно закричать, заплакать, он почувствовалсильный удар, щекой ощутил холодное и шероховатое, явно упал и катается покамням, но боль все злее, уже заныли кости головы, а зубы раскалились и ноюттак остро, что плакал навзрыд и пытался отыскать в голове заклятие, чтобы всеэто остановить, закончить, отступить, не надо ему никакой древней воды...

А когда он отыскал это заклятие, разом возвращающее его кначалу, он закричал как смертельно раненный зверь и выкрикнул Слово еще раз.Горы дрогнули, раздался оглушающий грохот, словно рушился весь мир, земля подним заколебалась, и он провалился в черное забытье.

Очнулся от дикой рези в глазах. Во рту было сухо и горько, акогда попробовал подвигать тяжелым, как колода, языком, ощутил соленые комья. Вголове били молоты, он чувствовал себя размазанным по всем Бескидам. Изпоследних сил прошептал Слово Лечения, переждал волну тошноты. По телу прошласлабая дрожь. В сумеречном сознании ощутил с ужасом, что истратился весь.

Второй раз очнулся от холода. Вокруг было черно, а когдарешился приоткрыть глаз, рядом отсвечивала лунными бликами каменная плита.Воздух был холодный, но с оттенком странной гари, словно запахи горящей землипробились из дальних глубин.

В голове пульсировала боль, тело задубело. Он старался непотерять сознания и рассудка, мысленно повторил Словцо Лечения, тело как вогне, с трудом пошевелил губами, повторил... Чуть затихло. Совсем малость, ноон сумел вздохнуть, ощутил, что у него есть грудь, там теплится жизнь, полежалнедвижимо еще, истратил накопившиеся капли мощи на себя, в глазах прояснилось,а боль перестала пожирать целиком, а только кусала за печень и внутренности.

Уже занимался рассвет, на востоке серая полоска стала ярче,заалела. Привыкшие к темноте глаза наконец узрели длинную узкую щель, что какисполинским мечом расколола гору надвое. Щель заполнена тьмой доверху, из этойбездны поднимается дрожащий воздух, наполненный странным животным теплом,словно там совсем близко спят огромные звери.

Он подполз к краю, глаза безуспешно пытались проникнутьвзглядом в черноту. Когда в небе зажглись облака, он уже заглушил боль. Хотяруки и ноги дрожали от слабости, перевалился через край, медленно началощупывать ногами выступы.

Если тот мудрец, Магабхана, спускался к своей воде, а потом,напившись, поднимался наверх и шел в село говорить с людьми, то ему проделатьто же самое будет совсем просто...

Он спускался и спускался, страшась посмотреть вниз. Передего глазами стена скользила вверх, а когда он рискнул вскинуть голову, нанемыслимой высоте края трещины почти сомкнулись, от неба осталась узкаяполоска.

Внезапно край заискрился, блеснуло. Он поспешно опустилголову, пряча глаза от солнца. Выходит, он опускается уже полдня? То-то рукионемели, ноги трясутся. Каким бы мудрецом Магабхана ни был, но чтобы вот такопускаться, а потом еще и карабкаться наверх...

Сперва казалось, что чудится, но воздух стал влажнее, акогда через пару десятков сажен он все же рискнул скосить глаза вниз, тамтемнело целое озеро. Поверхность была темная и густая, как застывшая смола. Онподумал в страхе, что зря пробивался сквозь гору, могло высохнуть, испаритьсяза века и тысячелетия, но воздух снизу поднимался все же чересчур влажный, акогда из-под ноги сорвался камешек, внизу глухо булькнуло.

Здесь было настолько темно и мрачно, что он решился создатьсвернутую в шарик молнию, очень злую и своенравную. Она сразу же зло зашипела,пошла сыпать колючими искрами. Стены казались мертвенно-бледными, а красныежилы гранитной стены выглядели лиловыми, как вены утопленника. Сдерживая дрожь,он медленно сползал, камни под ногами держались крепко, но от испарений сталискользкими, обросли мхом. Подошвы соскальзывали, он несколько раз повисал накончиках пальцев, взмок. Сердце пыталось выпрыгнуть из горла, в глазах мутилось.

Он сам не помнил, как опустился целым, трусость оберегла нетолько от ссадин, упал на камни возле самой воды, жадно хватал широко раскрытымртом воздух. Глаза не отрывались от темной поверхности. Неужели вода раньшебыла черной? Или же это только в полумраке...

Совсем недавно, а кажется, что очень давно, пришлосьстолкнуться с живой и мертвой водой, но это ни та, ни другая, это вода тогомира, предыдущего, странного и непонятного, ибо зачем Род решился заменить всюводу, как не затем, чтобы попробовать таким образом заменить одних людейдругими?

Когда дыхание перестало вырываться с хрипами, а грудьподнималась и опускалась почти как всегда, он первым делом выпотрошил мешок.Этот камень, где двоим было бы тесно, единственное место, куда мог положитьпергамент и две баклажки с той, обычной водой.

Сердце все равно стучало так часто, что ему не хваталовоздуха. Он дышал все еще часто, уже не от усталости, но если даже забыть, чтоон на самом дне глубокой расщелины, которой ничего не стоит сомкнуться...

Он вздрогнул, покрываясь липким потом. Дрожащие пальцыкое-как расстелили пергамент, придавил баклажками, дабы не свертывался, а сам,с листочком в руке поменьше, опустил ноги в воду. На малом листочке чернеликрупные значки, которые он придумал сам. Неизвестно что и как писали люди того,староводного времени, а здесь он просто нарисовал себе, что делать, когданапьется воды, как делать и в каком порядке.