мать вспомнила, как перед самой отправкой на фронт отец поведал ей, что у них в семье из поколения в поколение переходила легенда, будто в усадьбе Мусиных-Пушкиных в Иловне еще со времен Алексея Ивановича, открывшего “Слово о полку Игореве”, имеется тайник. Вряд ли этот тайник кто-нибудь искал всерьез – легенда есть легенда. Мой отец совершенно случайно обнаружил не сам тайник, а место, где он расположен, – в правом заднем крыле здания на третьем этаже. Однако попасть в тайник он не успел – ушел добровольцем на войну с Германией.

На прощание отец наказал матери, чтобы она никому о тайнике не говорила, пока он с фронта не вернется, – хотел сам проникнуть в тайник и первым узнать, что же там находится. Но в шестнадцатом году, во время Брусиловского прорыва, он погиб. И все эти годы мать хранила его тайну.

Известие о тайнике взбудоражило меня, я решил отыскать его и, таким образом, закончить дело, задуманное отцом. Но как проникнуть в дом? И тут я выяснил, что в Иловне создается бригада, которая будет заниматься эвакуацией из села всего ценного, в том числе и имущества бывшей усадьбы Мусиных-Пушкиных. Я устроился в эту бригаду и добросовестно работал в ней, пока очередь не дошла до центрального дома усадьбы, где до эвакуации размещалось какое-то сельскохозяйственное училище. Не сразу нашел место расположения тайника, но еще труднее оказалось в него проникнуть, так хитро он был устроен. Задача усложнялась тем, что поиски я вел скрытно, пробрался в тайник, когда в здании никого не было.

Тайник представлял собой узкое, как щель, помещение, на стенах висели полки, на них – старинные книги, какие-то древние рукописи, золотые кресты и другие церковные предметы, украшенные драгоценными камнями, несколько икон и евангелий в тяжелых золотых окладах. На маленьком столике с гнутыми ножками, перед которым стояло кожаное кресло, лежали две старинные рукописи, связка писем и книга с длинным названием “Ироическая песнь о походе на половцев удельнаго князя Новагорода Северского Игоря Святославича, писанная старинным русским языком в исходе XII столетия с переложением на употребляемое ныне наречие”, то есть это было первое издание “Слова о полку Игореве”, осуществленное графом Мусиным-Пушкиным. Но больше меня поразили две старинные рукописи – обе они оказались с текстом “Слова”! Одна из них – большого формата – кроме “Слова” включала в себя еще какие-то произведения древней русской литературы; другая, поменьше, – только “Слово о полку Игореве”. На первой ее странице в виде круга была сделана надпись непонятными знаками.

Здесь же, на столике, были аккуратно расставлены бронзовый канделябр с огарками свеч, стеклянная чернильница с полуистлевшим пером и акварель с видом усадьбы, которую Вы получили вместе с первым письмом.

Испугавшись, что меня могут застать в тайнике, я быстро покинул его, взяв с собой только связку писем, первое издание “Слова о полку Игореве” и акварель.

Теперь надо было решить, как вывезти из тайника его содержимое. Сообщать о тайнике властям, которые разорили наше родовое гнездо и причинили семье столько несчастий, я и не думал. В конце концов эти сокровища, или хотя бы часть их, принадлежали мне по праву наследования, – рассудил я.

Но нужно было достать какой-то транспорт – на руках такое большое количество рукописей и предметов за одну ночь, оставшуюся до взрыва графского дома, мне было не перенести.

В этой ситуации не было другого выхода, как попытаться срочно найти помощника. Свой выбор я остановил на извозчике Назарове. Когда рассказал ему о тайнике, он потребовал за работу половину находящихся там сокровищ. Старинные рукописи его не интересовали, и я согласился с его условием.

Поздно вечером мы подъехали к усадьбе на подводе, проникли в тайник – и здесь нас застал еще один рабочий из нашей бригады Веренин. Так, по крайней мере, он назывался всем, но оказалось, это оперуполномоченный НКВД Сырцов, опознавший в Назарове бывшего заключенного Волголага Самойлина.

Все это я узнал в тайнике, когда Сырцов держал нас под дулом револьвера. Вид находившихся там сокровищ так поразил его, что на какое-то время он потерял бдительность, чем и воспользовался Самойлин, – ударил его по голове стоявшим на столе бронзовым канделябром.

Удар был до того сильный, что Сырцов сразу же скончался. Так, сам того не желая, я стал соучастником преступления.

Мы спешно погрузили все ценности и рукописи на телегу, труп Сырцова, закрыв дверь, оставили в тайнике. Его револьвер Самойлин взял себе.

Всю ночь проселочными дорогами пробирались к Рыбинску, рассвет застал нас в какой-то деревне, где мы были вынуждены остановиться – нам сказали, что дальше на дороге находится пропускной пункт, где проверяют всех, кто выезжает из зоны затопления. Самойлин предложил спрятать содержимое тайника в доме его деревенского знакомого, что мы и сделали. Затем вернулись в Иловну, чтобы своим исчезновением не привлечь к себе внимания.

Однако при взрыве графского дома обнаружили труп Сырцова, и началось следствие. Самойлин тут же скрылся, даже не предупредив меня. Тогда я отправился в ту деревню, где мы оставили содержимое тайника, нашел дом знакомого Самойлина, однако здесь уже никого не было. Я обшарил всю избу, но от вывезенных нами ценностей и рукописей не осталось даже клочка бумаги. Как мне рассказали соседи, за несколько часов до моего появления к дому подъехала подвода, на которую какой-то мужик (судя по описанию, – Самойлин) и хозяин дома погрузили вещи и тут же уехали, а куда – никто из соседей не ведал. Единственное, что мне удалось узнать, это фамилию проживавшей здесь семьи, – Глотовы. Вместе с хозяином дома уехали его жена и дочь.

Так пропала коллекция Мусина-Пушкина, а с ней целых два списка “Слова о полку Игореве”. Все мои попытки выяснить, куда переехали Глотовы, закончились безуспешно. Найти следы Назарова-Самойлина я тоже не смог. Из всей коллекции Мусина-Пушкина у меня остались только письма, акварель и первое издание “Слова о полку Игореве”. Семейная переписка Мусиных-Пушкиных и сейчас находится у меня. Акварель я послал Вам, книгу передал краеведу Пташникову. Но еще раньше я обнаружил в ней какой-то чертеж. Не сразу сообразил, что это план дома Мусина-Пушкина в Москве, на котором указано местоположение еще одного графского тайника. Об этих тайниках намеками говорилось и в нескольких письмах графа, которые мне перевели с французского.

Тогда я поехал в Москву, убедил руководство инженерно-строительного института, который размешается в доме на Разгуляе, вскрыть потайную комнату. Но там, кроме стола, кресла и чернильницы с пером, ничего не было. Можно предположить, что, умирая, Мусин-Пушкин наказал кому-то из