встал, прошёл к столу, заставленному разноцветными телефонами. Ткнул клавишу селектора.

— Слушаю вас, Иван Иванович! — моментально отозвался женский голос.

— И правильно делаешь, Лидия Николаевна. Где Кочубей?

— Был в приёмной, но пять минут назад вышел, Иван Иванович. Сказал, будет работать в вашем кабинете.

— Спасибо. — Старостин нажал другую клавишу, искоса посмотрел на закурившего Артемьева. — Кочубей, Хорош хозяйский кабинет обживать, ещё успеешь, когда меня со свету сживут. Садись в лифт и давай сюда. Срочно!

— Понял. Уже иду.

Старостин вернулся в кресло.

— Времени мало, Кирилл. Да не напрягайся ты, Кочубею можно доверять! — Он заметил, как подобрался Артемьев, услышав звук остановившегося лифта. — Сюда иди, Кочубей! — крикнул в соседнюю комнату Старостин. — Не могу же я всё один тащить.

— Я понимаю, Иван Иванович.

Артемьев небрежно кивнул вошедшему Кочубею.

— Садись за стол, усатый. Готовься писать. А мы тут ещё парой слов перебросимся. На дорожку. Когда можешь вылететь?

— Мой самолёт в Чкаловском. Готовность к вылету в течение часа.

— Ага. Позвони отсюда, пусть греют движки. Теперь ты. — Он ткнул толстым пальцем в сторону притихшего за рабочим столом Кочубея. — Пиши. Срочный сбор в Москве. Повод — панихида по Карнаухову. Явка обязательна. Контрольное время — 10.30 по Москве. Распиши и размусоль, как ты умеешь, проводишь Кирилла, и рывком к шифровальщикам. Понял меня?

— Понял. — Кочубей заметно побледнел.

— Дальше. Свяжись с Останкино, пусть Большаков …

— Он болен, Иван Иванович. Замещает его Панкович, — скороговоркой вставил Кочубей.

Старостин нахмурился.

— А этот как там оказался? Панкович, Панкович… Что-то я его не помню такого. Доверять можно?

— Человек Филатова. Родственная связь Дорониной, из комитета по средствам массовой информации, — сходу выдал справку Кочубей. — Лучше я позвоню Большакову, он даст команду Панковичу.

— Лады. Дело твоё, но чтобы с утра они талдычили по всем каналам, про слёт Движения. Намекни, что в двенадцать ноль ноль Председатель Совета национальной безопасности и лидер движения «Родина» выступит с важным заявлением.

Кочубей что-то быстро черкнул в блокноте.

— Они же обязательно спросят, что за заявление, Иван Иванович. Да и наши начнут интересоваться.

— Всех интересующихся бери «на карандаш».

— Само собой. А тема?

Старостин засопел.

— О введении в России обязательной педерастии, твою мать! — рявкнул он.

Карандаш в руке Кочубея дрогнул.

— Ну хотя бы «дезу», Иван Иванович… — протянул он.

— Придумай что-нибудь сам. Я так складно врать не умею.

Артемьев тихонько хмыкнул, послав Старостину взгляд, полный иронии.

Кочубей погрыз кончик карандаша.

— Есть идейка… Объявим, что мы бросим «львят» на восстановление Питера? Патриотический порыв молодёжи по спасению достояния нации, а? Пусть дерьмо после наводнения поразгребают, воду из подвалов вёдрами потаскают. Идёт?

Старостин, подумав, кивнул.

— Умеешь, когда хочешь… Дай команду все батальоны «Львов» перевести на казарменное положение. Сегодня же! Всё понял? — Он перевёл взгляд на Артемьева. — У тебя есть вопросы?

— Нет. — «Повязал-таки, сука! При свидетеле повязал! Очень хорошо, мне теперь терять нечего». — Одно хочу уточнить, Иван Иванович. По нашей игре.

— Да? — Старостин заворочался в кресле, приподнялся, давая понять, что основное сказано.

— Если информация, которую я передам нашим друзьям, скажем так, не подтвердится… Будем до конца реалистами, возможны любые неожиданности, да? Меня раздавят, так и знайте. Но раздавят и Движение. Мы заплатим за срыв большой игры всё до последнего цента. О наших заграничных вкладах они знают практически всё. Прошу это учитывать.

— К чему ты клонишь, я не пойму? — насторожился Старостин.

— Вы должны отдать себе отчёт, чтобы ни произошло после моего отлёта и до двенадцати часов завтра, кто бы не появился на экране телевизора, он обязан повторить слово в слово наши обязательства. Фактически это будет означать конец «русского долга». Биржа рухнет в одну секунду. Наши друзья начнут атаку. Поймите, эта операция во многом определит вектор развития на ближайшее столетие.

— Это мне понятно.

— Тогда поймите главное. Срывов быть не должно. Иначе — крах! Дуракам деньги доверять нельзя. У нас отнимут всё. Наш пай останется в общем котле под попечительством гарантов. Они умеют ждать. Будут хранить наш пай, пока не придёт человек и не предъявит на него права. И не примет на себя негласные обязательства, которые мы, лопухи, не потянули.

— Здесь не дети, Кирилл. Не пускай пузыри! — Старостин поморщился.

— Тогда, как взрослым, я поясню. На личные счета, — он по очереди посмотрел на Старостина и Кочубея, — на личные счета это правило распространяется в полной мере. Не сомневаюсь, варианты отхода вами рассматривались. Но ни один банк не заинтересован изымать деньги из оборота. Не удержали власть, не удержим и деньги. Умереть после операции аппендицита или от инфаркта где-нибудь в альпийской клинике я, да и вы, надеюсь, желанием не горите.

— Я понял тебя, Кирилл. — Старостин встал и протянул ему руку. Улыбнулся одними глазами. — Передай, я никогда не планировал закончить свои дни в бунгало с бассейном на личном острове.

— Очень хорошо, Иван Иванович, что мы всё друг другу сказали.

— Да, какие непонятки меж своими! — Старостин крепко пожал ему руку. — Всё, поехали, ребятки! Время не ждёт. До встречи через две недели, Кирилл.

Он проводил Артемьева и Кочубея до лифта, сам нажал кнопку. Придержал за локоть Артемьева, тот уже расслабился и колючего взгляда Старостина выдержать не смог, отвёл глаза.

— Не подкачай, Кирилл. Лучше тебя у меня нет. Связь держи постоянно. Кочубея не жалей, ему, худосочному, много спать вредно. Буди в любое время ночи. Понял?

Он чуть развернул Артемьева, заставив смотреть себе в глаза.

Артемьев умел понимать невысказанное. Молча кивнул и вошёл в лифт.

* * *

Оперативная обстановка

Справка

о досмотре воздушного судна

самолёт: «Гольфстрим» — бортовой номер 18001

рейс: КПП «Чкаловский» / г. Москва/ — Франкфурт

Экипаж: Пирогов Я. Л. Мунтян И. К.

Пассажиров: 1 чел. (гр. РФ Артемьев К. А.)

Начало осмотра: 16.08 Конец осмотра: 16.25

Отправление: