А С. старательно избегает меня. Даже все поручения мне даются через эту Леночку или через международников. Он совсем далеко. Между нами выросла невидимая стена, которую я ощущаю физически, всем телом. Кажется, что никто и никогда, даже жители иных цивилизаций, не были от меня так далеко, как С. сейчас. Я хожу на работу, выполняю все, что от меня требуют, но такое ощущение, что какая-то часть меня умерла, заледенела, заснула. Я перестала чувствовать запахи, различать цвета, радоваться жизни. Мне впервые в жизни захотелось умереть. Просто взять и умереть, это очень просто.

Что-то очень большое уходит из моей жизни, и я пока не представляю, что будет дальше. Не жду ничего. Не хочу ни о чем думать. Знаю, что сама во всем виновата. Мне говорили… Еще одна ночь растворяется. А ночи уже прохладные, осенние почти… Where will we be, when summer’s gone? Я даже не представляю. Прости, больше не могу.

В пятницу вечером Лера пришла с работы и, как обычно в эти дни, сразу упала в постель. Она долго лежала, глядя в неровный серый потолок, потом задремала. Сказывались бессонные ночи страданий и размышлений — природа брала свое.

Ей снилось ночное море, бескрайнее, спокойное, с совсем легкими волнами и она сама, танцующая в белом полупрозрачном хитоне какой-то волшебный, удивительно пластичный танец на берегу… Как будто все тревоги отошли, отлетели прочь. Чувство глубочайшего умиротворения накрыло ее, словно большая теплая волна…

Леру разбудил телефонный звонок, резко и зло прозвучавший прямо над ухом. Девушке не хотелось терять золотую нить сна, в котором была удивительная, нездешняя гармония, и она попробовала обмануть телефон, задержаться в этой сказочной лунной ночи, где все так легко и прекрасно…

— Алло, — устало ответила в трубку. Она вспомнила Вознесенского и все события последних дней. Хорошее настроение улетучилось, как дым. Между тем в трубке молчали. — Алло, — повторила Лера, уже немного раздраженно. Ей было очень жаль разрушенной сказки.

— Это я, — в трубке раздался слабый голос Стаса, — Лера, мне плохо, приезжай, пожалуйста…

— Что? — Девушка не поверила своим ушам. — Ты издеваешься надо мной? Да как ты можешь?.. Ты просто полено бесчувственное!

— Лера, мне на самом деле плохо. Очень плохо. Может быть, я умираю…

Она не нашлась что ответить. В душе поднялась целая буря эмоций. Ей осмелился позвонить человек, который совсем недавно унизил ее, растоптал, сделал так больно, как никто и никогда в жизни! Надо просто бросить трубку и больше не поднимать. Никогда в жизни не разговаривать с этим подонком! Но в сердце уже предательски шевельнулась тревога. По голосу было слышно, что Станиславу и правда худо.

Трубка тем временем прошептала умоляюще:

— Приезжай, пожалуйста… Если можешь… Я совсем один. Мне очень страшно!

Лера села на кровати и обхватила руками голову. Она не знала, что нужно делать. От шквала мыслей голова мгновенно стала тяжелой и горячей. А если это снова обман, издевка, чтобы заставить ее еще больше страдать? А если, наоборот, правда и он умирает и ему некому больше позвонить? В душе еще несколько мгновений отчаянно боролись обида и страх за любимого человека. И Лера наконец решилась:

— Еду!

Она бросила трубку и лихорадочно стала собираться, от волнения не попадая ногами в туфли. Это безумие! Лера прекрасно понимала это, но снова не могла справиться с собой. Почти животный страх за Станислава нарастал с каждой секундой, как тогда, когда она бежала к нему с работы, отчаянно боясь опоздать…

На улице хлестал дождь. Август — печальный предвестник осени — обдал ее своим холодным дыханием. Лера в наброшенном на плечи тонком пиджачке и туфлях на босу ногу никак не могла поймать такси. Равнодушные желтые фары проплывали мимо, не останавливаясь. Капли дождя стекали по лицу, мешаясь со слезами. Она ощущала свое абсолютное бессилие, но сдаваться пока не собиралась.

— Ну остановитесь, пожалуйста! Хоть кто-нибудь! — шептала Лера, словно заклиная водителей.

Наконец рядом притормозила потрепанная, старенькая «Волга» — и какой-то кавказец открыл перед ней дверцу:

— Нехорошо такой красывый девушка стоят так поздно на дороге!

Лера кивнула благодарно и торопливо назвала адрес.

— Только, пожалуйста, побыстрее! — умоляла она.

— Што у тэбя случилось, красавыца? — недоумевал кавказец. — Такой девушка— и плачет! Нэправильно! Поедем ко мнэ, Гоги тебя развэсэлит!

Но Лера только качала головой, ничего не отвечая. Промокшая насквозь, она дрожала от холода как осиновый лист, ручейки воды стекали по спине. Скорей бы доехать! Внутренний голос говорил ей, что она поступает неправильно, что лучше вернуться домой, принять аспирин и лечь спать, но какая-то сила, которой невозможно было сопротивляться, настойчиво гнала ее вперед.

Станислав долго не открывал дверь. Лера нажимала на звонок минут десять подряд, уже отчетливо понимая, что с Вознесенским действительно происходит неладное. Наконец он открыл, держась одной рукой за косяк, другой — за сердце. Она с трудом узнала его, настолько плохо он выглядел. Совершенно белое лицо с воспаленными глазами. Щеки ввалились. Взгляд был потухшим и чужим. Лере стало не по себе.

— Проходи, — сказал он медленно, — спасибо, что приехала. Я не ожидал…

— Что с тобой? Надо вызвать врача… — Лера решительно прошла в гостиную и взяла телефон.

— Не надо, это что-то другое, — слабо ответил Вознесенский, останавливая ее, — просто побудь со мной, мне страшно одному.

Лера уложила Стаса в постель и измерила ему температуру. Оказалось, 37,2. Вроде бы, не смертельно. Она решила подождать.

— Ты не волнуйся, у меня всю неделю так, — тихо сказал Станислав, — температура почему-то держится, не спадает. Какая-то недолеченная простуда или вирус… Но сейчас что-то совсем плохо. Все болит! Сил нет двигаться. Я, когда тебе звонил, терял сознание.

— И все-таки тебе нужен доктор!

— Нет-нет, пожалуйста, я их с детства боюсь, — запротестовал Вознесенский, — у меня мама была врачом… Ненавижу лечение! Просто побудь рядом… Пожалуйста…

Лера переоделась в рубашку Вознесенского и легла рядом с ним. Станислав прижался к ней всем телом и затих. Девушка видела, что он задремал. Пусть поспит, может, полегче станет! К собственному ужасу, она вдруг почувствовала, как в ней просыпается огромная, всепоглощающая нежность к Стасу. Не страсть, а именно нежность, почти материнская, к этому спящему взрослому мужику, который совсем недавно причинил ей адскую боль. Это было выше ее понимания. Лера гнала свои мысли прочь, прислушиваясь к дыханию Станислава.

Вознесенский спал неспокойно, постоянно дергался, вздыхал, дрожал, а в какой-то момент приподнялся и почти умоляюще прошептал: «Ну оставь меня, пожалуйста!» И снова затих, крепко держа Леру за руку. Она потрогала его лоб. Он горел, температура поднималась. Еще через час ему стало совсем плохо, Станислав издавал какие-то нечленораздельные звуки, от кого-то отбивался, метался по кровати, громко стонал. Лера разбудила его, пыталась напоить чаем, но, попробовав приподняться, Вознесенский вдруг рухнул как подкошенный.