Над Фернаном.

Шмяк! — это чайник упал на пол.

— Ой, — сказала я, глядя на мокрого Демаре в его мокром шикарном костюме.

— Ира… — Миша шагнул было ко мне, но я покачала головой.

— Уходи. Уходи, пожалуйста. И передай Селани, что все в силе. Я по-прежнему хочу стать собой.

— Сама передашь, — зло бросил он и так хлопнул дверью, что я подпрыгнула.

Впрочем, на Мишином уходе мне сконцентрироваться не позволили.

— И-и-и-р-р-р-а-а-а, — вот это уже действительно напоминало рычание, а поскольку чайник был вне досягаемости, я спряталась за стул.

— Не подходи, — предупредила выразительно.

— Значит, ему можно подходить, а мне нет?!

— Он ко мне не подходил!

— Подлетел, вероятно! На крылышках любви, — процедил Демаре, не сводя с меня злющего взгляда. — Не хочешь объяснить, что я только что видел?

— Не хочу! — огрызнулась. — Я вообще больше ничего не хочу объяснять!

— Зато я хочу тебя! — рыкнул Фернан.

Вот умеет же он сменить тему!

— Вот! — сказала я, указывая на браслет. — Вот причина того, что ты меня хочешь.

Шагнувший было ко мне мужчина остановился. Посмотрел сначала на меня, потом на браслет. Потом опять на меня. Потом выдал глубокомысленное:

— Да-а-а?

— Селани все рассказала Мише, — я вздохнула, пытаясь справиться с чувствами. — Она подарила мне этот чертов браслет, чтобы заставить меня тебя хотеть, а тебя — хотеть меня, пока мы не поменяемся телами назад. Ну то есть не мы с тобой, а мы с ней, но это и так понятно, я думаю…

Осеклась, заметив, что его величество выглядит как-то странно. Нет, разумеется, после незапланированного «душа» Демаре в принципе выглядел странно: слегка намокший пиджак и волосы, липнущие к лицу. Глаза сверкают — вот это нормально. Ну а то, что у него как-то странно дергаются уголки губ и что он пытается их плотно сжать — уже не очень.

— Так он за этим приходил? — поинтересовалось его величество как-то слишком весело. — Хотел сообщить тебе эту новость?

— Да, — я вздохнула, подозрительно глядя на него и не понимая, в чем причина внезапного веселья. — А…

И в этот момент Фернан захохотал. Он смеялся так, что у меня в шкафчике задребезжала немногочисленная посуда, а отсмеявшись, поднял руку:

— Прости.

И… продолжил ржать!

Я сложила руки на груди, терпеливо ожидая, когда его величество успокоится и смахнет слезы, выступившие на глазах, а потом указала ему на стул.

— Садись. Тебе бровь нужно обработать.

Вот честно, мне стало даже как-то обидно (мне-то сейчас не досмеха), но я решила, что уже слишком взрослая, чтобы обижаться. Тем более что решительно не понимала, что такого сказала.

— Ира, — как ни странно, Фернан подошел и послушно опустился на стул, пока я доставала аптечку. — Этот браслет вообще ни на что не годен.

— То есть как?

— То есть так. Он просто греется во время сильных эмоций, но никакого больше свойства у него нет. Ни защитного, ни… кхм, того, о котором упомянула ты.

Я замерла со свеженамоченным бинтиком в руках.

— Проще говоря…

— Проще говоря, Селани надули.

Сказать, что я испытала облегчение — значит, ничего не сказать. Впрочем, облегчение вряд ли можно было сравнить с той отчаянной радостью, которая затопила меня мгновением позже. Значит, приворотный браслет не имеет никакого отношения к нашим отношениям?!

— Почему ты мне ничего не сказал? — поинтересовалась строго, промокая рассеченную бровь сначала влажным бинтиком, затем сухим.

— Ай, — высказалось величество.

— Не верю, — припечатала я с интонациями Станиславского. Просто слишком хитро Фернан на меня смотрел. — Так почему?

— Он был абсолютно безвредный, а ты верила в то, что он тебя защищает, — он вздохнул. — Да и не до него тогда было.

— Поче…

Договорить я не успела: меня притянули к себе, усаживая на колени, из-за чего чуть не получили запечатывающим царапины камушком в глаз.

— Потому что, Ира, ни один браслет в мире не изменит моего к тебе отношения, — серьезно сказал Демаре. — Его вообще ничто не изменит. Так что смирись, собирай вещи и поедем домой.

Ничего себе, заявление! Смирись, собирай вещи и поедем… Что?!

— Поедем домой, — тихо повторил он. — Возражения не принимаются. Я знаю, что у нас сейчас очень непростая ситуация, но я больше не хочу тебя отпускать. Ни на минуту, ни на час, ни тем более на день. Надо побыть одной — запирайся в комнате и будь. Но в комнате, в нашем доме. В доме, где тебя ждут наши девочки.

Завтрак начался с молчания. Такой тишины я не помнила даже на уроках нашей учительницы в младших классах, у которой нельзя было не то что болтать, даже особо шевелиться. Если кто-то начинал ерзать или вертеться, Зинаида Геннадьевна поднимала ребенка, и он стоял до конца урока. Честно говоря, Зинаиде Геннадьевне (с высоты моих прожитых лет и опыта) следовало работать надзирательницей в тюрьме, а не в школе, но сейчас я чувствовала себя существом, гораздо более худшим.

Девочки ни слова не сказали мне вчера… то есть отвечать они отвечали, но это было совершенно неискреннее: показное послушание, от которого я чувствовала себя еще более паршиво. Аделин стало лучше, и это, пожалуй, единственное, что меня сейчас утешало. В остальном…

— Девочки, как вы смотрите на то, чтобы сегодня съездить в город с мирэль Тонэ?

Взгляд Кристин полыхнул возмущением, но она тут же сложила руки на коленях, выпрямилась и произнесла:

— Как скажешь, папочка.

Я открыла было рот, чтобы сказать, что не стоит никуда ехать, если не хочется, но тут же его закрыла. Впервые в жизни я не представляла, что делать и как вести себя с детьми, потому что чувства и теории педагогики уживаются плохо. Или и вовсе не уживаются: каждый равнодушный, намеренно-вежливый взгляд резал по живому. Я была им не нужна, но они вели себя так, как считали правильным. Как будет правильно в моем случае, я не знала.

— А что тут у нас?

— Мамочка!

Аделин и Кристин подскочили на стульях, стоило Жизель вплыть в столовую. Впрочем, вплыть — это мягко сказано. Покачивая бедрами, как каравелла на волнах, она приблизилась и обняла малышек, притянув их к себе и расцеловав так горячо, что мне стало еще более тошно. Да, Селани со своим актерским мастерством, видимо, все-таки чему-то ее научила. Мысль об этом пришла в голову и отказывалась уходить, засела занозой.

Зачем жене Алмазного короля брать уроки актерского мастерства?

— Фернан! А где мои приборы? — искренне изумилась она.