Почему я так подробно рассказываю свои ощущения первых дней пребывания в США? — отметил Гурвич. — Потому что в те дни я обрел вторую родину и свое второе я. Опытный психолог и профессиональный разведчик Альберт Шорт специально пригласил в Штаты меня одного, оставил одного посреди улицы, чтобы проверить мою сообразительность, находчивость и коммуникабельность. Начиная с тех минут и все два года за мной неусыпно следили сотрудники российского разведотдела ЦРУ. Они контролировали каждый мой шаг, каждый вдох и не допустили бы никакой неприятности со мной. Они же доносили о каждом моем действии, и моим хозяевам было известно обо мне все. Или почти все.

Но об этом позже, — продолжил Ральф, — а в те дни я постигал Америку и себя в ней, как постигает мир маленький ребенок, впервые в одиночку отпущенный родителями в огромный океан дворовой детской площадки.

Я осмотрел комнату, разделся, уложил вещи в шкаф, принял ванну, поел что-то из того, что было заботливо оставлено в моем холодильнике приставленной ко мне домработницей, и лег отдыхать. Несмотря на нервное возбуждение от избытка новых ощущений, я мгновенно уснул и проспал более десяти часов. Проснулся, когда в Нью-Йорке было уже десять вечера, а у нас в Питере наступило утро. Я встал, вышел на небольшой балкон и взглянул на огни огромного, празднующего Рождество города. Этот праздник для Америки, как и для Европы, имеет большое социальное и религиозное значение.

Я смотрел на улицу, но видел немного — небоскребы заслоняли большую часть неба и города, они заслоняли почти все. Мне ничего не оставалось делать, как взять документы, сотовый телефон — он тогда входил в моду в Америке, — пластиковую карточку с деньгами, бумажку с адресом своего дома и выйти на улицу.

Я вышел на проспект и с головой окунулся в магическую, фантастическую, праздничную атмосферу Рождества. Вокруг меня сверкали огни большого прекрасного города, веселились люди, и аура их веселья передалась и мне. Я поймал такси и поехал в центр.

Таксист-негр попался разговорчивый, по дороге мы болтали про погоду, про то, какие трудности могут ждать Америку в будущем, про забастовку авиадиспетчеров и про новый фильм Стивена Спилберга. Через двадцать минут мы приехали, я расплатился имеющимися у меня наличными, и мы распрощались как добрые друзья. Я был горд тем, что за все время разговора таксист даже не заподозрил, что я русский. Он думал, что я американец, а я думал… что он таксист. На самом деле он был наблюдавшим за мной агентом ЦРУ и делал вид, что не понимает, будто я иностранец.

Я вышел на самой прекрасной, самой роскошной, самой дорогой улице Соединенных Штатов Америки и обалдел от величия освещающих ее огней. Какой к черту план ГОЭЛРО, какой к черту мрачный, темный Калининский проспект по сравнению с ней! Хотя оговорюсь, улицы с подобным освещением есть еще и в игорном сердце мира — Лас-Вегасе.

Я несколько минут стоял, не сходя с места, и смотрел то налево, то направо, то вверх, то вниз на беснующийся фейерверк огня и цвета. Чего только стоит переливающийся всеми цветами радуги шпиль гигантского небоскреба Эмпайр-стейт-билдинг. В нем сверкают сорок тысяч лапочек по сто ватт каждая.

Я любовался огромной елкой, ежегодно зажигающей свои огни на площади перед небоскребом Крайслер-билдинг, и вспоминал Санкт-Петербург, елку на Марсовом поле и толпы веселых, разодетых жителей северной столицы.

Потом я пошел по улице, рассматривая витрины магазинов и ресторанов, световые рекламы и роскошные лимузины, то и дело останавливающиеся у дверей гостиниц и клубов. Ко мне подходили уличные продавцы каких-то товаров, предлагали их, но я отказывался и шел, шел, шел…

Я постигал Америку, постигал Нью-Йорк, и это изучение мне необычайно нравилось. Хотя оно имело и свои неприятные моменты.

Пройдя по Пятой авеню до перекрестка, я свернул на тихую улицу и оказался в темном месте. Вокруг меня сплошной стеной стояли огромные дома и не было ни души. Вдалеке виднелись огни параллельной с Пятой авеню улицы, и я направился туда. Вдруг неожиданно меня кто-то окликнул из темноты:

— Господин, помогите, пожалуйста!

Я остановился, обернулся и стал вглядываться в непролазную тьму ночи. Огни большого города остались где-то за спиной и здесь, на широкой, чистой, но абсолютно пустой и темной улице, я был один.

— Господин! — вновь послышался зов откуда-то снизу.

Я не видел, откуда он доносится, и решил подойти ближе. Сделал шаг во мрак, встал, пообвык немного и различил на асфальте молодую белую женщину примерно тридцати лет, симпатичную и беззащитную. Она морщилась от боли и звала на помощь. Она была в короткой черной шубке, черных колготках, в сапожках на высоких каблуках и черной вязаной шапочке. Довольно сексуальная.

— Поднимите меня, пожалуйста, — попросила она, — я выходила из дома, поскользнулась и подвернула ногу.

Я подошел к ней, нагнулся, взял под руки, поднял и поставил на ноги. Дама застонала, обхватила меня за шею и прижалась ко мне всем телом. Я почувствовал терпкий запах ее дорогих духов «Коко Шанель» вперемешку с крепким алкоголем. Я сразу определил, что дамочка была пьяна и еле держалась на ногах.

— Я живу здесь, отведите меня на третий этаж, — попросила она, и я согласился.

С моей помощью она приковыляла к двери, достала ключ и открыла замок. Мы вошли в широкое парадное, она захлопнула дверь, и я не спеша повел ее к лифту.

Когда мы поднялись на третий этаж, она попросила ввести ее в квартиру и открыла ключом дверь. Я вошел, провел ее к дивану и усадил на него, а сам встал рядом, абсолютно не зная, что делать. Я впервые был в доме у американки и немного робел. Она поблагодарила меня, вынула из портмоне десятидолларовую купюру и сунула мне в руку.

— Что вы, не надо, — ответил я, положил доллары на столик, двинулся к двери, но дама меня остановила:

— Последние дни Рождества все гуляют, веселятся, а у меня нога болит, и я не могу никуда пойти. Может быть, вы мне составите компанию? Если, конечно вы никуда не спешите.

— Нет, я не спешу, я гулял, смотрел город, я впервые здесь.

— О, вы приезжий! — весело подхватила разговор дама. Она уселась на диване поудобней, стянула с себя сапожки, скинула полушубок и осталась в коротком красном, облегающем ее красивое тело платье. — Выпьем, — усмехнулась она и указала на небольшой барчик в углу комнаты.

Она сама встать не смогла, и поэтому я прошел в угол, вынул из шкафа единственную полную бутылку виски, пару стеклянных рюмок и вернулся к дивану. Она бойко взяла все это из моих рук, расставила на столике, откупорила сосуд и мигом налила виски.

— Ну, за Рождество, за счастье, — мы чокнулись и залпом выпили.

— Меня зовут Элизабет, — представилась она, — а вас?

— Алекс, — я сократил имя на американский манер.

— О, прекрасно, Алекс, — повторила дама, — за знакомство.

Мы выпили, заели дольками яблок, бананами, шоколадом. После первой рюмки последовала вторая, потом третья и так до тех пор, пока мы не осушили всю посудину. Дамочка совсем опьянела, да и я изрядно захмелел. Мне стало жарко, я снял пальто и повесил его в прихожей. Там же оставил ботинки и по предложению хозяйки окунул ноги в теплые домашние меховые шлепанцы, очень похожие на те, что остались в моей квартире в Питере.