— Не, девочка, я не про жадность, а про то, что они привыкнут получать все даром, а потом винить тебя будут, когда ты вдруг перестанешь им все давать.

— Нет, они будут получать все только за работу, но я хочу, чтобы труд давал возможность жить лучше, а не перебиваться. Но я знаю, что ты имеешь в виду, ты очень умный Карл…

— Я не умный, я опытный. Люди не ценят ничего. Эти люди, — он уточнил, имея в виду обиженных и ленивых.

— Для этого у меня есть ты, Карл. Вот поэтому я и спрашивала про твоих бандитов.

— Да не бандиты они, Лора, им просто жить как-то тоже надо. Они умнее, чем простые крестьяне, но не подлецы и не убийцы.

— Вот такие нам и нужны, Карл. У нас мало мужчин, которые не боятся. Все еще трепещут перед Детьми Гасиро. Мне нужны люди, которые захотят остаться в наших двух деревнях. Нам нужно придумать — чем они будут заниматься у нас и где жить.

— Пока можно дом один на всех построить, а там разберемся. Зимой — то они не больно рады жить на улице, а тут и теплому углу рады будут.

— Надо придумать — что зимой делать, чем людей занять.

— Вот и я о том же думаю, а как придумаем, так и позовем. Ты кроме вина и этой сладости что еще задумала?

— Карл, ты не поверишь, но я пока не знаю. И мне страшновато, что я ничего не придумаю, — я снова посмотрела на него, чтобы увидеть — как он отреагирует на мои искренние слова.

— Думай, думай, девочка, у тебя это лучше всего получается. Думай, а мы делать будем.

— Спасибо тебе, Карл, спасибо, — я увидела, как он поднял один уголок губ, и не поняла — что это значит. Только бы не начать подозревать его в чем-то.

С вином была надежда на Дюбара. Я написала ему письмо от инкогнито и предложила быть единственным в Валенторне, кто продает вино. Описала, что оно не кислое и хранится всю зиму, и даже несколько лет. Написала ему, что поставлю через пару месяцев немного на пробу, чтобы он оценил сам и обязательно угостил всех, кто имеет возможность купить его за большие деньги.

Я буду действовать через оба королевства. А там посмотрим. И еще, у меня было не очень много, но разнообразных семян. Мы просто обязаны через пару лет стать независимыми. Полностью.

Глава 38

Чем занять новых людей в деревне зимой я придумала совершенно случайно, и, если бы не этот случай, нам тяжело пришлось бы зимой. Я, если была в деревне, если же уезжала, Дин или Шати, мы ежедневно носили рыбу для нашей бабушки — пекаря. Она давала нам пару больших ломтей хлеба, рассказывала что-нибудь между делом, и провожала до дороги.

— Бабушка Лимара, вы дома? — я кричала от дороги так всегда, хоть и видела, что у нее открыта дверь, и от дома пахнет свежей выпечкой.

— Дома, дома, девочка, проходи, — она выходила меня встречать, забирала почищенную уже рыбу, и пропускала в дом поить чаем. Она оттаяла к нам, стала более открытой, теплой, и мы все называли ее бабушкой. Кроме как выпекать хлеб и содержать небольшой огород с травами и клубнями, на вроде батата, она не могла, по сути, ей и это было тяжело, но она говорила: «на бегу умереть лучше». Моя же бабуля говорила раньше: «или лежать, или бежать». Есть у них понимание жизни, не то что у нас.

— Вот рыба и сладостей тебе принесла — они полезнее сахара, я знаю, что ты сахар ешь. Тебе надо для сердца сейчас. А эта сладость лучше. Можно и с чаем, и так иногда, для настроения, — я передала ей два свертка.

— Садись, — она приняла свертки, отложила тот, что с рыбой, а мармелад разложила на столе. — Я вчера думала умру от страха, девочка. Давно так далеко не ходила, а тут вроде как молодой себя почувствовала — пошла дальше в лес, к вершине почти самой.

Вершиной они называют невысокую гору за рекой. Гора там пологая, и словно ступенями поднимается к высоченной, уткнутой в облака и заснеженной точке. Вот такие ступени она и называют вершинами. Поднявшись на нее можно увидеть плато километра на три, а дальше снова начинается пологий подъем к следующей вершине. Это как балконы, расположенные лестницей. У нас внизу, перед и за рекой много деревьев, на подъеме и первом плато тоже лес, и там достаточно грибов, трав, ягод и орехов, а выше деревья мельчают, и все больше становится кустов, а дальше, наверно, альпийские луга, где растут только травы. Все как на Кавказе.

— Одна ходила? — я посмотрела на нее с укоризной, и подумала, что ведь я и не знаю, чем она занимается целыми днями — никто за ней не присмотрит — одна.

— А с кем еще, девочка, никто не желает, а детей страшно звать, да и они не пойдут. Так вот до первой вершины я дошла, и сама не заметила. А там уже пора ягоду с деревьев сбирать. Только я не за ягодой шла, да и не унести мне теперь корзину, я за травками ходила — грудь если схватывает, вот она и помогает. Собираю я свою травку, значит, радуюсь, что семена на ней уже — поспела значит, и она, и я. И слышу рев там, у второй вершины — так и села в кусты. Слушала этот и рев, и визг.

— И что же это? — я напряглась. Не хватало нам здесь еще «рева с визгом». Только, вроде, начали оперяться, да налаживать жизнь.

— Большой бык тама, девочка, большой, в рост выше мужика любого, рогатый, как лес на голове. Таких я еще не видела. И две кошки его рвут, прямо живого.

— Бабушка, а что это за кошки? — вот, снова кошки, что это, не дай Бог пумы какие, или рыси.

— Как собака, только потолще. И лапы как моя нога. А уши торчком. Они пока его утащили на подъем, я тихонько по шажочку, легонько, спустилась, чтоб из виду то у них пропасть. Так и шла вниз, только и представляла, как они сейчас сзади накинутся.

— А раньше ты их видела?

— Конечно, они зимой-то сюда как домой ходют — пахнет тут козочками, а народ весь в домах. Сейчас все на