Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Те, чьи жизни были разбиты на «до» и «после». И уже ничего не сможет восстановить нас.
Тихий щелчок и я поднимаю руку, прикрывая глаза.
- Давай же. И все закончиться, обещаю, - шепчет тихий голос, обещающий свободу.
Все звуки, голоса и крики теперь далеко. Горечь от едкого дыма, заполняющего пространство столовой, отходит на второй план. Аня кричит что-то, ее плач болезненный, полный страданий – он будто яд капает на открытые гниющие раны, расковырянные самим собой. В конце концов, мы просто все сгорим и вряд ли кто-то нас пожалеет.
- Стреляй.
- Нет!
Я распахиваю глаза и нажимаю курок.
Вопреки всем шуткам и домыслам – психиатрическая больница не имел ни желтой облицовки здания, ни мягких стен внутри. Обычный, ничем не примечательный серый кирпич за забором с уютной прогулочной площадкой и даже маленьким садом, где работали пациенты с персоналом. За все время, даже на КПП, никто не остановил нас. Не спросил документов, ни попытался силком втащить внутрь или хотя бы косо посмотрел.
Я огляделся, рассматривая светлые стены, тихо сидящих людей на мягких диванчиках в приемном покое и видел, как Гриша движется со стороны регистратуры, помахивая каким-то листком. Старт-талон? Направление? Черт знает, даже вникать не хочу.
- Ты уверен? – моей руки касается Лера, глядя на меня с сочувствием и невольно прикусывает губу. Открываю рот, а после снова закрываю и просто молча киваю.
Если сейчас хоть что-то скажу – просто сбегу к чертовой матери.
- Придется немного подождать, Лешка сейчас занят принятием пациентов со скорой, - проговорил подошедший Гриша, сунув руки в карманы брюк и внимательно глядя на меня. – Ром? Слышишь? Готов ждать?
Я знаю, почему он задает этот вопрос вот уже какую неделю. Потому что с момента «икс» прошла, кажется, вечность, а я все это время никак не мог решиться. Смотрел на форумах отзывы, выбирал и пару раз набирал номер горячей линии, затем сбрасывал, услышав голос на том конце.
«Ты бы сделал это? Решился выстрелить?»
Сминаю в руке папку со всеми документами: паспорт, форму по регистрации места жительства, страховой полис и направление на госпитализацию, выданную Гришиным другом заочно. Хорошо иметь знакомого врача – можно избежать лишних хлопот и заодно не дать себе времени на то, чтобы передумать.
Депрессивное расстройство – именно этот диагноз поставил мне врач, едва я прошел все необходимые тесты. Шкала Занга показала тяжелое состояние, чему я совсем не удивился. Даже как-то смирился с неизбежным, берясь за очередное тестирование под руководством Григория. Все это время Соболев был рядом.
О, сколько истерик он вытерпел – поражаюсь его стойкости. Меня мотало из стороны в сторону: от тихого плача до нервных срывов с криками да битьем посуды. Я обвинял всех, кого можно, множество раз пытался сбежать куда-то, но каждый раз возвращался и просил прощения. Наверное, впервые о лечении заговорила именно Лера. Никто не хотел озвучить страшную правду: мне нужна была помощь. Медицинская, под наблюдением в стационаре и с применением лекарств.
- Роман Алексеевич? – вздрагиваю, поднимая глаза и вижу обеспокоенные лица: Гриша, Илья и Лера смотрят на меня, а рядом медсестра в больничной экипировке протягивает руку. Она выжидающе кивает на папку в моих руках с документами, и я, очнувшись, протягиваю ее.
- Спасибо, - улыбается, пытаясь вытянуть из моих пальцев злосчастный кусок пластика с кучей бумажек.
Пальцы непроизвольно сжимаются. Такое ощущение, словно если сейчас отпущу – уже не смотрю вернуться в давящую, но такую родную темноту, что подступает из-за углов подсознания.
Женщина терпеливо тянет и в этот момент на мое плечо ложится ладонь Ильи, сжимая его крепко.
- Ромыч, - зовет меня тихо, чуть похлопывая. – Отпускай.
Разжимаю пальцы, и медсестра удаляется, унося с собой мое возможное будущее.
Выстрел прозвучал будто гром среди ясного неба. Вокруг все полыхает, но я плохо соображаю и с трудом осознаю, что продырявил дорогой паркет. На лицах всех людей в помещении – шок. Отдача от пистолета очень сильная или, может, мне так показалось. Какое-то мгновение мир замирает, а затем Лена срывается с места в бешенной ярости, кидаясь на меня.
- Ты все испортил! – истерично орет она, хватая меня рубашку и крепко сжимая пальцами ткань, тянясь выше – к шее. Словно желает задушить.
Не знаю, в какой момент я очнулся. Когда она, забравшись на стол, снесла несколько тарелок или, когда вдруг очнувшийся Леонид кинулся в сторону валяющихся на столе документов. Там все: завещание, брачный договор, договор передачи прав собственности. Или что там Лена хотела, чтобы он подписал.
- Нет!
- Это мое! Все мое! – вопит этот ненормальный, пытаясь собрать в кучу падающие бумаги.
Лена на секунду, будто прозрев, осмысленным взором смотрит в его сторону, продолжая судорожно сжимать пальцы. Он с трудом двигается, мир вокруг полыхает, а для него важнее всего именно чертовы деньги.
- Лена, - хрипло зову ее, глядя в темные глаза, где за стеной равнодушие светиться какой-то огонек. Безумие? Страх? Отчаяние? Или раскаяние?
Краем глаза замечаю чьи-то заторможенные движения. Это Никита, она пытается освободить Аню, которая сама мечется в панике и отчаянно пытается не кричать, дабы не привлечь внимание.
Сознание человека - интересная штука, а память весьма избирательна. Сидя сейчас один на один в кабинете с врачом, который заполняет бумаги в моей карточки больного, я прокручиваю раз за разом угасающие моменты того дня. Гриша говорил, что это защитная реакция мозга и психики. Таким образом она пытается отгородить меня от всего произошедшего и не дать себе окончательно погрузиться в хаос.
- Скажите, Алексей Иванович… – зову грузного мужчину с проседью на висках, и он поднимает голову, прищурив острый, спокойный взгляд. Откладывая безобразно маленькую ручку в сравнении с его рукой, психиатр наклоняет голову на бок и ждет продолжения.
- После лечения я вспомню все? – задаю тихий вопрос и боюсь услышать ответ.
Складывая руки на мощной груди Березин с любопытством разглядывает меня, а после отворачивается к окну без каких-либо решеток, где светит яркое весеннее солнце первого мартовского дня. Я жду ответа и одновременно боюсь его услышать. Возможно, где-то в глубине души я не хочу ничего вспоминать.
- Все будет зависеть от того, Роман, - осторожно и одновременно мягко начинает Алексей, вновь поворачиваясь ко мне. – Ради чего вы хотите вспомнить: жить дальше или сделать шаг назад?
Они сцепились словно дикие звери на бойне. Лена от меня бросается к Леониду, они бьются за жалкие бумажки, на которые уже перекинулся огонь – словно это последнее ради чего стоит жить. Я же просто застыл, смотрю и вижу жаркое пламя, сжирающее все на своем пути. Оно хватается, а скатерти, мягкую мебель и любые горючие поверхности, распространяясь по столовой. Пистолет выпадает из ослабивших пальцев, и я вздрагиваю от его удара об паркет, с шумом втягивая насыщенный углекислым газом воздух.