- Роман?

Обернулся на знакомый голос и с удивлением увидел Ирину Давыдову. Под руку с Дмитрием – кто бы мог подумать! – она чуть располневшая и ребенком на руках, смотрела на меня большими глазами. Все те же длинные ноги, рыжие волосы и настороженный взгляд, немного удивленный. Покрепче обнимая завозившуюся в розовом комбинезончике малышку, она будто ждала какого-то подвоха.

- Привет, - улыбнулся, стараясь не давать больше повода нервничать. – Кто это у нас такой красивый? Дима, поздравляю!

Он узнает меня, в начале щуриться, после улыбается гордо. Счастливый отец и мать. Они радуются возможности отпустить все былое. Девочка Мария тянет ко мне маленькие ручки. Мне все еще чуточку страшно, однако я борюсь с этим. Однажды дрожь из рук уйдет, но держу я ребенка крепко, и она в ответ обнимает мою шею, лопоча что-то на своем языке.

- Как твои дела? – Ира смотрит на ребенка в моих руках, а я ответ, покачивая Машу, чуть пожимаю плечами.

- Прекрасно, в этом году весна удалась, вам не кажется?

Разговор о погоде, здоровье и прочих нейтральных темах. Мы расстаемся приятно впечатленые, но навсегда забывающие друг о друге. Если встретимся вновь – скорей всего даже не поздороваемся. Эта страница закрыта и для меня, и для четы Морозовых – пора писать новую.

Бросаю взгляд на наручные смарт-часы и вздыхаю – осталось двадцать минут до открытия, совсем чуть-чуть и приедут важные шишки, интересующиеся современным искусством. Кидаю недовольный взор на окна, в очередной раз ругая лентяя Никиту и не глядя перед собой, делаю шаг, сталкиваясь с кем-то. Мне под ноги падает сумка, а из нее на серую каменную плитку тротуара вываливается учебник «Психофизиология».

- Ой, простите, я вас не заметила… Роман Алексеевич?

Поднимаю взгляд и встречаюсь с испуганными серо-голубыми глазами Ани Филатовой. Она все та же, но в то же время другая. Русые волосы теперь выросли до лопаток и аккуратно лежат по плечам. В них появился жемчужный блеск ль светлых прядей, сверкающих белизной на солнце. Судя по неброскому стильному макияжу, она научилась краситься. Другая одежда, прическа и взгляд. Синие джинсы в обтяжку, кожаная куртка, пусть недорогая, и внезапная улыбка на розовых губах.

- Скажи, что ты мне просто привиделся? – она неловко смеется, потирая пальцем лоб. Наклоняюсь, поднимая ее сумку и учебник, озадаченно разглядывая зеленую обложку.

- Учишься в меде? – задаю вопрос невпопад, потому что не знаю, нужен ли ей ответ на вопрос о видении.

Сколько раз я вспоминал о ней? Признаться, не так уж часто. Нас больше ничего не связывало, мы были просто люди, столкнувшиеся на одном отрезке жизни в определенный, не самый удачный момент. Но глубоко в душе я иногда жалел о том, как поступил с ней. Возможно, в другой жизни у нас бы что-то вышло.

- Сеченский университет, клиническая психология, - она чуть улыбается уголками губ. Совсем иначе, не так ярко. Из ее глаз ушли легкость и подростковые искры жизни. Она другая, чувствую это и по умению держать себя, и по сдержанному тону.

Будущий психолог, который будет помогать людям.

- Какой курс? – затаив дыхание, сжимаю чуть крепче злосчастную книжку, и Аня прикусывает губу, наклоняя голову на бок.

- Хочешь знать, потому… что? – она вскидывает брови и смотрит внимательно.

Впервые деньги в конверте без обратного адреса пришли мне спустя месяц в больнице. Я даже не знал откуда. Каких-то жалких пара тысяч рублей. Только все равно хотел понять от кого. Затем вновь и вновь, суммы становились больше. Сложив вместе за три года – получается внушительная сумма. Прищуриваю взор, с интересом подбрасываю учебник, хмыкая.

Я догадывался, да. Маленькая коза такая упрямая, решила расплатиться за все, что брала. И от этого на сердце вдруг стало теплее.

- Стипендию не жаль, Чучундра? – припоминаю ей старое прозвище и Аня морщит носик, фырча от недовольства, пытаясь отобрать книгу.

- А она у меня повышенная, отличница же уже второй курс. И я устроилась на работу, - дует щеки, вновь становясь собой.

Тихо смеюсь, качая головой. Отдаю обратно учебник и наши пальцы соприкасаются. Аня застывает на мгновение, затем забирает его, пряча обратно в сумку. Она прокашливается и неловко улыбается, покачнувшись на каблуках.

- Мне надо бежать, надо помочь с заданиями за деньги, - говорит осторожно, пытаясь скрыть волнение, облизывая губы. – Была рада повидаться Ром, рада, что ты в порядке.

Едва ощутимое касание руки, затем Аня делает шаг в сторону и обходит меня, вновь ускользая. Шлейф легкого цветочного аромата ударяет в ноздри, дурманя голову. Меня там люди ждут. Уже идет рабочее время и скоро приедут спонсоры, из-за которых приходиться торопиться.

Я делаю еще один шаг, но внезапно замираю и резко оборачиваюсь, крикнув:

- Кстати, ты должна мне за бургеры!

Она недоуменно оборачивается, непонимающе хлопая глазами. Затем внезапно задирает голову и громко хохочет, утирая выступившие слезы, нисколько не боясь размазать свой идеальный макияж. После чего хмыкает, прижимая к себе сумку, весело отвечая:

- Кто-то до сих пор не сводил меня в суши-ресторан!

Провожу языком по губам, качая головой и доставая айфон, говоря:

- Как насчет того, чтобы познакомиться заново? Дадите ваш номер, девушка. Для идеального вечера, скажем… завтра?

Аня постукивает пальцем по губам, делая вид, будто раздумывает и притворно тяжело вздыхает:

- Ну, если вы настаиваете…

- С меня самый большой сет.

- Тогда я согласна. Пишите номер!

* * *

Никита

Весь пол липкий настолько, что подошва ботинок прилипает намертво. Вокруг пустые бутылки, остатки маленьких пакетиков с крупицами белого порошка да несколько использованных шприцов. С интересом оглядываю убогое, совершенно изгаженное помещение. Стены расписаны графиты, всюду мусор, окна настолько ненадежные – плюнь и полусгнившая деревянная рама вывалиться наружу.

Ногой пододвигаю к себе единственный приличный стул, разворачивая его спинкой к обездвиженному телу на сгнившем матрасе. Местный крысятник – это нежилое брошенное здание на окраине города. Бомжи, наркоманы, проститутки – весь цвет общества в одном флаконе с амбре, соответствующим их статусу. Судя не суются местные, даже полиции наплевать. Никому нет дела до кучки неудачников и антисоциальных элементов, пока они не нарушают закон.

Перекидываю ногу и сажусь поперек, лицом к окну. На меня смотрят впалые глаза с темными кругами. Героинозависимые все на одно лицо: стеклянные взгляды, мертвенно-бледная, почти синюшная кожа и худые анорексичные тела. Женщина передо мной – мать Феди Соколова. Ей всего двадцать пять, а она уже законченная наркоманка, готовая отдаваться любому за дозу. Прищурив глаза, рассматриваю изуродованные болезнью черты. За все время работы она не первая и не последняя. Вчера мальчик позвонил на горячую линию, испуганно шепча о пропавшей в очередной раз маме.