— Давайте поспешим, чтобы успеть до полуночи! — вклинилась Катюха и громко ойкнула, схватившись случайно за жгучую крапиву, прикусила язык, ощущая жжение в ладонях.

Ванька ускорил шаг.

Он шел впереди и больше других испытывал сопротивление травы, воздуха и мрачных духов надвигающейся полуночи. Духи проникали под одежды и глубже — в сознание людей, наполняли тела нерешительностью, заставляли рассудки блуждать по лабиринтам безысходности. Все больше довлела зависимость от обстоятельств, нежели от собственных устремлений. Словно люди оказались в каком-то порочном круге, разъедаемые изнутри сомнениями, как лямблиями. Сердца не стучали, они барабанили в грудных клетках, дыхание захлебывалось, а утомленные ноги сами переходили на короткие перебежки. Быстрее, быстрее добраться до цели, чтобы наступила, наконец, развязка.

Темнота сгущалась. Тревожная, душная, чужая.

Она пробудила все, что крепко спало днем, пряталось от дневного света в закоулках теней и тьмы глубинной. Со всех сторон доносились непонятные звуки, заставляли вздрагивать и съеживаться от клацанья и скрежета, холодом обдавало позвоночники при всяком необъяснимом хлопанье над головами и неестественном вопле, похожем на визг свиньи.

Вдруг начинали сыпаться человеческие голоса, в которых каждый из друзей находил знакомые для себя интонации. Голоса звали к себе, утверждая: «Дорога из города здесь, дорога здесь. Иди за мной». Трудно было не свернуть на голос. Но тогда все должны были разойтись по сторонам и остаться в одиночестве. Люди сжимали зубы, вырывали себя из плена странных зовов, из зависимости от обстоятельств и упрямо держались вместе. Не замедляя шага, сбились кучнее.

Наконец, поле оборвалось, щупальцевый спрут зеленой травы сделал последнюю попытку, чтобы удержать людей, но, разрываемый их усилием, болезненно прошелестел и стих.

Ноги людей ступили на черный асфальт дорожного полотна окраины города. Полночь была близко. Малкин перешел на легкий бег. Его вела интуиция, по наитию он приблизился к нужному перевернутому дому за невысоким забором из штакетника, с узкой калиткой. И все вокруг стихло, точно какая-то сила извне подавила шумы: пропал шум шагов, шуршания одежд, дыхания.

Остановились перед калиткой, прислушались. Сашка повернулась спиной к дому, громко позвала:

— Нехорошо стучать в окно, когда калитка пропускает запах Карюхи!

Буквально через пару секунд из-за темных дверей дома отозвались:

— Кто бы ни пришел, одежда не красит Карюху!

В тот же миг сбоку, из густой темноты, истошно и длинно разнесся безудержный петушиный крик, оповещая о наступлении полуночи. Спустя мгновение двери дома с пронизывающим скрипом распахнулись, на улицу вырвался волчий вой, а следом через темное крыльцо перемахнул черный зверь. Черным комом прокатился по черной земле темного двора и как вкопанный остановился в десяти шагах от калитки, блестя бешенством двух холодных недвижимых глаз и притягивая взгляд Малкина.

Когда он начал выгибать спину и грудью припадать к земле, Сашка поняла: волк собирался кинуться на Ваньку. Зверю не составляло труда перескочить через жиденькую калитку.

Катюха попятилась, прячась за спину Малкина. За этой спиной было спокойнее и надежнее. Испуг, как иглой, прошил тело от затылка до пяток, короткий и уже привычный. От корней волос пробежал морозец, мышцы напряглись, ладони вспотели. Она вытерла их о джинсы, присела, в голове мелькнула мысль, что вновь предстоит смертельная схватка.

— Не успели, — выронила из себя.

Сашка, не отрывая взгляда от пасти зверя, на одном дыхании выдала:

— Мы знали, что рисковали, Ванька. Карюха в доме. Ее усыпили. Надо войти внутрь. Слышишь? Ты прав, другого случая может не быть. Волк пока что один, всего один. Это удача. Не медли.

Раппопет нащупал штакетину забора: оторвать бы и вогнать ее в оскал пасти. Брови сошлись на переносице, лоб прочертили морщины. По спине Лугатика побежали мурашки, он тоже потянулся к штакетинам. Зубы выбили дробь и заскрипели, сдавленные челюстями.

Последние слова Сашки подтолкнули Малкина. Медлить нельзя. Тыльной стороной ладони пригладил торчащие волосы, сжал рукоять меча и пинком распахнул калитку.

Волк рыкнул, а на черное крыльцо из темного дверного проема выступила крупная черная волчица. Два зверя преградили дорогу к дому.

Ванька поднял меч, выжидая, чей прыжок будет первым. Кто: волк или волчица? В темноте угадать невозможно. Лишь подсознательно понял, что прыгнули оба зверя одновременно.

Но волк был ближе, и Ванька нырнул под него, вонзая острие меча глубоко в глотку зверя и распарывая грудную клетку. Железные когти зверя просвистели над головой. Волк рухнул тяжело, с предсмертным хрипом.

Затем инстинктивно Малкин увернулся от мощного тела волчицы, ударил в черноту, меч вошел ей в бок, располосовал брюшину. Волчица пала на землю и кишки вывалились наружу. Жалобно, по-звериному застонала и заскулила, исходя кровью.

Малкин, не оглядываясь, шагнул к крыльцу дома. Остальные — в калитку, мимо поверженных зверей бросились за ним.

Внутри дома кто-то нашел выключатель, щелкнул. Свет от лампочки был тусклый, как бы на последнем издыхании, но достаточный для того, чтобы разглядеть на кровати спящую крепко Карюху. Под головой плоская подушка, матрац без простыни. Она, голая, лежала на спине, закинув за голову руки.

Лугатик опередил всех, потормошил девушку, пытаясь разбудить. Но Сашка обескуражила:

— Бесполезно, до утра не проснется. Она в магическом сне, это сильнее гипноза. Кладите на носилки.

— На какие носилки? — вытаращил глаза Лугатик.

— Это филиал Обработочной, здесь должны быть носилки. Ищите.

Раппопет зашнырял по дому и нашел тканевые носилки в кладовой. С Лугатиком развернул их на полу возле кровати. Перенесли Карюху на носилки, Катюха подложила под ее голову подушку, подняли с пола. Андрюха впереди, Володька сзади. Карюха спала глубоким сном. Никакой реакции на все, что с нею происходило.

— Уходим, — распорядился Малкин.

Вышли на крыльцо, вынесли на носилках Карюху. В уши ударил стайный вой, останавливая людей, все застыли, наткнувшись на многочисленные горящие точки звериных глаз за забором. Волки медленно надвигались из темноты. Их было полным-полно, будто собрались со всего города. В такую минуту вспомнишь не только родную мамочку, но увидишь как на ладони всю свою жизнь.

— Не успели, — испуганно икнула Катюха. Сердце сдавило предчувствием новой кровавой бойни. Она не могла привыкнуть к этому. Чувство испуга умирало лишь тогда, когда неотвратимая опасность не оставляла выбора, заставляла биться насмерть, защищаясь от перевертышей. Тогда ею овладевало желание увидеть смерть врага и ощутить, что сама жива.

— Проклятье! — выругался Малкин, злясь, что ситуация резко поменялась не в их пользу. — Придется прорываться! Защищайте Карюху!