Наконец, любопытство взяло верх. Лугатик пошевелился, музыка продолжала литься, осторожно, с опаской поднялся на ноги. Мягко ступая, подкрался к краю сарая и заглянул за угол. Из дверного проема наружу бил поток яркого света. Володька оторопел, не поверил собственным глазам, этого не могло быть; из дверного проема хлещет свет, а сквозь щели в стенах — ни одного лучика. Рванулся было разбудить приятелей, но остановился, колеблясь. Чего будить, если непонятно, что происходит. К тому же непреодолимо потянуло к свету. Ноги сами под музыку повели за угол. Сердце заколотилось учащенно. Приблизился к дверному проему, мгновение постоял у границы между светом и темнотой и заглянул внутрь сарая. Ошалел. Зазевал ртом, как выброшенная из воды рыба.

Невероятно. Взгляд пробежал по кованым сундукам, деревянным полкам, столу, скамье, горящим свечам на висящем посреди сарая большом фантастическом светильнике под невесть откуда взявшимся потолком. И остановился на сгорбленном старике без бороды и усов в странной незнакомой одежде, отдаленно напоминающей халат азиатского пошиба, но с множеством разных защипок, складок, пуговиц и хвостом зверя вместо воротника.

Старик сидел за столом, прямоугольным, деревянным, с массивными, похожими на волчьи лапы, ножками. На его голове красовался головной убор, смахивающий на пилотку, но с длинными перьями птиц и с волчьим мехом.

Старик пристально смотрел Володьке прямо в глаза, приковывая взглядом, мелко барабанил пальцами по гладкой крышке стола и говорил, слегка грассировал, отнюдь не старческим голосом:

— Заходи, человек, не запнись о порог. Ноги вытри о циновку, не занеси сюда грязь с улицы. Видишь, тут чисто. Бабка постаралась. Уважь ее, человек.

Глаза у Лугатика выкатились наружу, отвисла челюсть, он поразился и одновременно обрадовался, что услышал нормальную человеческую речь, пробежал глазами по земле, циновка на самом деле лежала в проеме, а порога никакого не увидел, но все-таки высоко поднял ногу, сильно сгибая в колене, и переступил через воображаемую приступку:

— Здорово, дед! — пролепетал изумленно и пошаркал подошвами о циновку. — Откуда на улице взяться грязи, дед, сухота, как в пересохшем горле! Скажи лучше, дед, из каких мест ты приблудился сюда?

— Я всегда тут, — ответил старик, еще глубже вонзая в Лугатика взгляд и туже оборачивая себя полами халата, словно спасаясь от холода.

— Не капай на мозги, дед! — голос Лугатика окреп и, протестуя, зазвенел. — Мы все здесь обшарили, ничего и никого не было.

— Плохо шарили, — съехидничал старик, кивая головой, и перья на головном уборе закачались в разные стороны, а мех затопорщился, как шерсть у живого волка.

Володька попытался снова протестовать, но, прикованный к месту взглядом старика, осекся, сомневаясь уже, что хорошо пошарили, авось в спешке чего и не доглядели, и язык выудил новые вопросы:

— Так это что, дед, твоя хибара? Прозябаешь в ней, что ли? Ты случайно не мизантроп? Да я и не удивлюсь этому, из сумасшедшего волчьего Свинпета сбежишь в любое место, лишь бы глаза не видели его перевертышей. Лучше коптить небо отшельником, чем жить бок о бок с волками. А тут что за места? Объяснил бы. Мы среди ночи сюда прибились, покрутились в темноте и приткнулись с другой стороны. Даже понятия не имеем, где очутились. Снаружи дыра дырой, стены наперекосяк. И внутри, дед, один хлам был, не пудри мозги, ничего этого не было. Откуда что взялось? Ты давай-ка не мути воду, выкладывай начистоту. Ведь не снится же мне все это.

— Конечно нет, человек. Ты просто устал в дороге, не разглядел в темноте и быстро уснул. В этих местах тишина дивная. Здесь есть все, что мне нужно. — Старик рукой в широком рукаве с многочисленными крупными разноцветными пуговицами показал Володьке на каменную, обрамленную гладким деревом скамью. — Присядь, человек, оглядись немного.

— Да я уже вижу, дед. Внутри ты навел порядок, — проговорил Володька, решив больше не выведывать, как тот очутился в сарае. — Кстати, я тут не один, — дернулся, вспомнив о друзьях и с трудом отрывая глаза от взгляда старика. — Все прикорнули за углом твоей дыры. Ты не возражаешь? Тебя не было, спросить не у кого.

— Не люблю, когда храпят, — сердито отозвался старик, недовольно перебирая пальцами.

— Ну ты даешь, дед, — возмущенно протянул Лугатик. — Поди, сам храпака заправляешь так, что стены дрожат, вон вся халупа покосилась, — усмехнулся с издевкой и засуетился. — Погоди, дед, сгоняю за остальными, разбужу, пусть поглядят на тебя. Ты не просто дед, ты любопытный фрукт, таких поискать надо, — прищелкнул языком, окинул взглядом внутреннее убранство сарая и снова не удержался, хмыкнул. — Чудеса в решете, да и только, но точно не мерещатся. С тобой, дед, не соскучишься, запросто мозги по ветру пустить можно. — Быстро выскользнул наружу и за углом принялся тормошить спавших приятелей.

Те сонно разлепляли веки, тупо смотрели в темноту, не сразу понимая торопливые объяснения Лугатика:

— Просыпайтесь, бродяги, хватит дрыхнуть, — шумел он, — Тут хозяин хибары объявился. В сарае прописался. Претензии к вам имеет. Храпите, говорит, как лошади. К себе приглашает. Поднимайтесь, топаем, пока не передумал. Старикан с прибамбасами, черт знает откуда взялся, но мебелишку уже расставил. Не густо, правда, но для хибары шикарно. Даже люстра над головой болтается. В общем, жирует в этом сарае, как кум королю. С музыкой! — Помог подняться девушкам, расплываясь в улыбке, впрочем, в темноте никто не разглядел эту улыбку.

Катюха оттолкнула его, уверенная, что тот заливает очередную байку, не понимая, зачем все разбужены. Сдурел, что ли, Лугатик после Свинпета? Отвернулась.

Раппопет громко ругнулся, недовольный тем, что прерван сон, накостылять бы Лугатику, заткнуть рот пучком травы, чтобы не молотил всякую дребедень среди ночи.

Ванька очнулся от толчка в плечо. Меч был на месте, схватил его двумя руками и вскочил на ноги.

Сашка насторожилась, уловив тихую музыку.

Под сочный хруст травы потянулись за Лугатиком.

Полоса света из дверного проема привела в замешательство. Раппопет прикусил язык и озадаченно оглянулся на остальных.

Сашка схватила за локоть Ваньку и предостерегающе прошептала, чтобы тот был осторожен. Не нравилось ей все это. Появилось беспокойство.

Малкин крепче стиснул рукоять меча, его самого все это озадачило. Не исключено было попасть в новую историю, удивляться уже не приходилось. Явно они еще не были на той дороге, которая приведет к дому.

Лугатик сунулся головой в дверной проем, бодро восклицая:

— Встречай, дед, моих друзей! — Высоко поднял ногу, как бы перешагивал через порог, ступил на циновку и застыл в недоумении.

Вместо старика из-за стола на него пристально смотрела бодрая подвижная старушка, шныряя руками по длинному цветному одеянию замысловатого покроя. На голове вычурная шапчонка, квадратная, с перьями из петушиного хвоста. Лугатик замешкался:

— Во, и бабка здесь, — протянул обескуражено. — А где дед, бабуля? — Глазами обежал сарай.