помощью колдовства [54]. Он не упускает возможности вербовать новых пособников. И весьма ловок в этом, обещая им – Уиллард цитировал Евангелие от Матфея, 4: 8, как до того делала Мерси Льюис, – «все царства мира».

Как и большинство его коллег, шестидесятисемилетний Ричардс занимал множество постов. Он был членом городского управления и капитаном ополчения, не уклонявшимся от тягостных задач. Ричардс поехал в 1681 году в Лондон обсуждать условия хартии – миссия, которую Уильям Стаутон умудрился провалить, увязнув за границей в колониальном подхалимаже: вопрос о нарушениях в Массачусетском заливе поднимался в той поездке разве что случайно. Давно уже входивший в число самых влиятельных членов северной церкви, Ричардс больше любого другого прихожанина выделял денег на жалованье пасторам. В свою очередь, Коттон Мэзер консультировал его по церковным вопросам, в которых Ричардс оставался неколебимым консерватором. Ричардс также был его близким и доброжелательным соседом по Норт-Энду и даже приютил в своем величественном кирпичном особняке семью Мэзер, когда их дом сгорел. Коттон тогда был подростком, а десятью годами позже Ричардс проводил церемонию его венчания. Понятно, что с тех пор пастор был к его услугам; желания Ричардса, заверил его Мэзер, всегда для него закон. Он предложил свой взгляд на мистические происшествия. Вся провинция держала пост и молилась от имени судей, отдавая себя в их добродетельные руки. Мэзер снова пустился в свои любимые аналогии, снова приплел сюда шведскую историю «колдовства колоссального масштаба, совсем как у нас». У него уже давно появились опасения, что дьяволы творят больше злодеяний, чем все привыкли считать. «Истерия последнего времени» давала великому искусителю множество возможностей явиться перед человеком и спросить: «Хочешь, я сделаю для тебя то или это?» [55] Согласившись принять простую услугу, невинная душа легко попадала в ловушку. «И все же я должен смиренно просить вас, – предупреждал Мэзер громко и ясно, посылая аудитории очень внятный сигнал, – чтобы, занимаясь этим делом, вы, достойнейшие из достойных, не возлагали на „призрачные свидетельства“ больше, чем они могут выдержать».

Здесь он коснулся болезненной проблемы, с которой салемские судьи бились с самого начала: может ли дьявол притвориться невинной душой – и можно ли судить обвиняемого на основании «свидетельства», которое видно лишь некоторым? Мэзер отвергал эту идею, которая приводила в замешательство судей еще в Ньюбери в 1676 году. Тогда они не решились осудить подозреваемую, похожую на человека, совершившего злодеяние. Дьявол и раньше прикидывался невинной овечкой. Тех, кто был замечен в «коварстве, зависти и злобе», легко было принять за пособников Сатаны, хотя они могли отродясь его не видеть и уж тем более никаких пактов с ним не подписывать. Сразу же предполагать за кем-то вину, предостерегал Мэзер, означало играть нечистому на руку.

Он предлагал некоторые подсказки. Заслуживающее доверия признание ценилось на вес золота, хотя, как предупреждал пастор, доверие доверию рознь. «Бредящий ум или недовольное сердце» умеют ловко притворяться. Что касается выбивания признаний, то он не может оправдывать пытки, а вместо них рекомендует хитрые и стремительные перекрестные допросы либо же традиционные методы: может ли обвиняемый прочитать по памяти «Отче наш»? Особенно интересно, что Мэзер, в прошлом страдавший от заикания, возлагал большие надежды на тактику «сбей с толку шепелявую ведьму». Он также доверял объективным уликам – например, колдовским куклам. Ведьма также могла использовать собственное тело как куклу и причинять страдания жертве, скажем, дотрагиваясь до самой себя. И хотя он лично никогда не видел ни одной «ведьминой печати», хороший врач уж точно мог ее распознать[70]. Он одобрял испытание водой: дьяволы накачивали своих пособников ядом, который позволял им держаться на воде[71]. Мэзер не упоминал ни испытание касанием, ни «дурной глаз».

На каждом шагу он выбирал снисходительность. Чем сажать на цепь всякую мерзкую ведьму, не лучше ли подумать о более мягком наказании? Наверняка это может повлечь за собой «некое торжественное, открытое, публичное и искреннее отречение от дьявола», достаточное, чтобы изгнать старого искусителя с их земли. Тут Мэзер осекся: он писал человеку старше себя, к тому же благодетелю его семьи. Кланяясь и расшаркиваясь, он извинился, что слишком забегает вперед. Он будет молиться, чтобы Ричардс и его почтенные коллеги успешно разрешили это «тернистое дело». Он слегка перескакивал с одного на другое, но был предельно четок в одном. Коттон Мэзер не верит «призрачным свидетельствам», видимым только пострадавшим. Так невиновного можно грешным делом отправить прямо в лапы дьявола. Никого нельзя осудить за преступление, совершенное в чьем-то воображении.

Мэзер замолвил словечко и за невидимый мир – этого можно было ожидать от человека, который некогда общался в своем кабинете с сияющим крылатым ангелом в белых одеждах, а в дальнейшем будет неоднократно отмечать, что небеса дают ему советы, успокаивают его и озаряют. «Наших дорогих соседей действительно мучают, убивают и заставляют иметь дело с необъяснимыми вещами, которые впоследствии оказываются реальными», – уверял он. Было совершенно справедливым казнить человека, «который на глазах у других пронзит мечом сердце своего соседа». Другими словами, убеждал Мэзер судей, они вполне могут доверять своим глазам. Видимые повреждения – шрамы у Джона Индейца, следы укусов у Мерси Льюис – нельзя игнорировать. У Ричардса имелись все основания поделиться крупицами пасторской мудрости Мэзера с коллегами, которые в следующие несколько недель штудировали прошлые дела о колдовстве [57]. Они читали «Руководство для членов большого жюри» Ричарда Бернарда и трактат об общем праве Джозефа Кебла, изучали Гленвилла, Бакстера, Перкинса и, конечно, «Памятные знамения» Мэзера. Им надлежало соблюдать законы Англии – в прошлом они уже поплатились за уклонение от них. Ричардсу потребовалось мнение церковника не из-за нехватки правовых инструкций, а потому что пожилой судья знал: у него в руках власть. Его пастор говорил об этом деле уверенно, как никогда прежде. Ричардс и его коллеги представляли лучшие умы Америки. События в Салеме поставили их в тупик.

Прошлые дела с вынесением смертных приговоров слушались в Бостоне. Учитывая количество подозреваемых и свидетелей, сейчас имело смысл проводить слушания в ратуше города Салема, просторном двухэтажном кирпичном здании, стоящем на открытой площади. Ричардс отправился туда на следующий день после того, как Мэзер завершил свое письмо, чтобы присутствовать при открытии утреннего судебного заседания. Пока шериф составлял список большой коллегии присяжных, девять подозреваемых Ньютона – семь женщин и двое мужчин – вернулись в Салем. Мы не знаем, как этих арестованных переправляли и где разместили в уже переполненной тюрьме, но их присутствие сразу же почувствовалось в деревне. В среду, во время переезда из тюрьмы в тюрьму,