Шофер тоже оторопел, когда, уступая желанию, я радостно произнес:

— Это Усама. Усама — шофер, не тот Усама — террорист. Усама, — продолжал я, переходя на урду, — это моя мать Дина Биби. А это… это… — М-да, не подумал я заранее.

Но Джо подхватила фразу, просто сказав:

— Меня зовут Джо.

Она говорила на урду. Просто выучила одну фразу? Да, она действительно изменилась.

По пути домой мама опустила стекло машины, впуская горячий воздух.

— Это что, азаан[126]?

— На утреннюю молитву? — уточнила Джо, тоже открывая окно.

Обе прислушались.

— Да.

— Очень красиво, — заметила Джо.

— Первые секунды, — поправил я. — Пока не вступили другие мечети и призывы муэдзинов[127]не наложились один на другой. В каждой мечети стоит громкоговоритель. И они никогда не начинают одновременно, каждый умудряется вступить хотя бы на несколько секунд раньше или позже, но все вместе создает жуткую какофонию.

Женщины промолчали, поглощенные призывами муэдзинов, — их нимало не беспокоило неблагозвучие, которое я попытался описать. Когда мы добрались до дома, небо уже начинало светлеть. Усама с помощью чокидара внес вещи. Я проводил женщин в их комнаты. Мать отчего-то помедлила на пороге своей, заглянула в комнату Джо, шепнула ей что-то. Та шепотом ответила. Обе кивнули.

Джо, ласково обнимая мою мать за плечи, повернулась ко мне с улыбкой:

— Я поселюсь в одной комнате с вашей мамой, можно?

— Ну конечно.

Я уже ничего не понимал. Связь между этими женщинами, которых объединяло только отношение ко мне, возникла из ниоткуда, вне моего присутствия, скорее помимо моего существования, чем благодаря ему. Эти узы несколько стесняли меня. И — да, я ревновал, как ребенок, недоумевая, зачем они здесь, найдется ли мне место в их компании. И если найдется, то чего я хочу — занять это место или как можно скорее сбежать?

Я ушел, а они все шептались.

Через несколько часов все собрались в столовой. Молчание за завтраком нарушали только мои попытки играть роль любезного хозяина.

Обхватив ладонями чайную чашку, мать задумчиво произнесла, оглядывая комнату:

— Здесь ничего не изменилось.

До меня дошло. Как я мог забыть — это ведь был и ее дом тоже, пускай недолго.

Мы еще не успели встать из-за стола, как появилась сиделка, сказала, что у Дада закончилось лекарство. Я пообещал заказать.

— Как он? — спросила мать, когда медсестра вышла.

— Не очень. Инсульт был тяжелый. Совсем слаб. Прикован к постели, узник тела, которое ему больше не подчиняется. Но разум ясный. Речь, правда, невнятная, какой-то хрип, мычание — почти невозможно разобрать.

— Он знает, что я здесь?

Я утвердительно кивнул.

— Могу я увидеться с ним?

— Разумеется.

— А Джо? Он знает про Джо?

— Да, я рассказал. Давно уже.

Брови матери удивленно взмыли вверх, но я уткнулся в тарелку.

— То есть он знает, что я приехала? — уточнила Джо. — Вместе с Диной?

— Да.

— И я могу с ним встретиться?

— Думаю, он был бы рад.

Я проводил их в комнату Дада. Мать присела прямо на краешек кровати. Взяла его за руку.

— Асалаам алейкум[128], Дядя Аббас. Это я, Дина.

Дада попытался произнести что-то, но получился только невнятный стон.

— Я очень огорчилась, узнав о кончине Тетушки Саиды. Надеюсь, вы получили мое письмо?

Еще один стон. Дада не сводил глаз с матери. Потом перевел взгляд на меня.

— Он был очень рад письму, — перевел я. — Собирался ответить, но…

Дада опять попытался заговорить.

Мать озадаченно нахмурилась, не понимая. Я тоже не смог помочь, бормотание становилось все неразборчивее.

— Мне уйти, Дядя Аббас? Я не хочу вас беспокоить.

Он застонал что-то абсолютно невнятное. Но мать улыбнулась. Я догадался почему. Взгляд, вновь устремленный на нее, стал ласковым. А рука сжала ее руку.

— Хорошо, я останусь. — Она прекрасно поняла его.

— Дада, — я шагнул поближе, — это Джо.

Она терпеливо дождалась, пока я представил ее, а потом на прекрасном урду — нисколько не походившем на заученные из разговорника фразы — сказала, что счастлива познакомиться, добавила еще что-то. Она называла его Дада.

Джо мучилась от разницы во времени, глаза у нее совершенно слипались. Мать отправила ее спать, а сама осталась со мной на террасе.

— Зачем она приехала? — спросил я, едва дверь за Джо закрылась, с трудом сдерживаясь, чтобы не задать такой же вопрос ей самой.

— Она тебе скоро объяснит.

— Вы, кажется, довольно близки.

— М-м, познакомились немного. По пути сюда.

— Она говорит на урду. — Я все еще не мог прийти в себя.

— Гораздо лучше, чем Саба.

— Как поживает Саба? — Мне стало стыдно, что до сих пор не спросил о сестре.

— Нормально. Собирается замуж.

— Вот как? Я его знаю? — пошутил я.

— Возможно, да. — Мать от души рассмеялась. — Перебрав целый букет вкусов и этносов, Саба нашла себе пакистанца. Слышал про семейство Фарух? Хасан Фарух?

— Страховые компании?

— Точно. Она выходит замуж за внука Хасана Фаруха.

— За которого? Хабиба?

— Да. Я сперва не поверила. В прошлый День благодарения она привела его в гости. Вот это был сюрприз. Как, однако, тесен мир.

— Я его знаю. И всю их семью. Очень хорошо. Как они познакомились?

— Говорит, через общих друзей. Наверное, в каком-нибудь сомнительном месте. В баре или в клубе.

— Они шииты.

— И что?

— А что, у тебя нет проблем с твоим… с отцом Сабы? — Я запнулся, как и всегда, говоря о мужчине, за которого она вышла замуж. О человеке, который для меня навсегда останется просто «крокодилом».

— Умара никогда не волновали такие глупости, Садиг. Он был приятно удивлен, что парень вообще оказался мусульманином. Да еще и пакистанцем. Мы долго готовились принять любого, на ком Саба остановит выбор. Это тебя, Садиг, беспокоят детали такого рода.