Голоса умолкли, и слабое сияние ножа высвечивало лишь неподвижный контур Зверя.

– Он ушел, – сказал Зверь. – Он вошел в Переплет, уходя из Книги, и в самом сердце миражей упал на свой меч, сломав клинок пополам. Потом Танцующий с Молнией сумел выбраться из Переплета и умереть по другую сторону. Его названый брат – оборотень, дальний предок вашего Йориса и прочих, повинуясь слову умирающего, обтянул рукоять сломанного меча кожей, содранной с правой руки Танцующего с Молнией. Вот так оно было – если спросить помнящих, а их почти не осталось. Вот так умер Танцующий с Молнией и родился Меч, Которого Нет.

– Точно, что нет, – не удержался Талька. – Разве ж это меч? Капусту таким мечом шинковать…

Хорошо, что я успел резко отвернуться. Словно молния полыхнула у меня в руках – холодный синий слепящий всплеск, – и на миг мне показалось, что тяжелый серый плащ разгневанно бьется у меня за спиной, и сейчас я встану, легко и пружинисто, сейчас я…

Когда глаза мои вновь обрели способность видеть, я увидел.

На ладони у меня лежал нож.

Обычный кухонный нож.

И мой сын потрясенно молчал, моргая и щурясь. А вокруг снова было светло.

– Правильно, – Зверь обращался скорее к самому себе, – не буди до поры спящую память… Этот нож, который есть, прекрасно помнит себя давнего; и помнит он себя мечом. Которого нет. И еще он помнит меня. Еще бы – ведь на его клинке была выгравирована целая строка из меня! И рука, мертвая рука, которой нет, до сих пор сжимает эту рукоять. Да, это именно то, что мне нужно. Меч, Которого Нет, вернет мне украденную строку – и покой.

Я сжал ладонь и ощутил тепло лезвия. Уверенное, человеческое тепло, как при рукопожатии.

– Ну, – заявил Зверь, прогуливаясь вокруг стола, – давайте, убивайте меня. Чего время зря тянуть?

– А… собственно, как? – Бакс опустился прямо на пол, скрестил ноги, потом подумал и принялся грызть ногти. – Зарезать вас – так вы небось кусаться станете… Или вы сперва в Книгу превратитесь?

– В Книгу нельзя, – серьезно ответил Зверь, беря со стола кусок жареной рыбы. – Если вы Книгу первой убьете, то останется Зверь. Причем неразумный. И если он действительно станет кусаться, то я вам не завидую. Так что придется сначала Зверя убивать, а уж потом – Книгу. Да вы не волнуйтесь…

– Ага, не волнуйтесь, – Бакс упрямо мотнул головой, – хорошенькое дело… А как мы Зверя… то бишь вас, убивать будем?

– Ты что, придурок? – внятно произнес Зверь. – Подойдешь и зарежешь меня. У тебя это хорошо получается. И дальше – по обстоятельствам.

Бакс резво вскочил на ноги.

– Пошли отсюда! – скомандовал он. – Лучше с этими Знаками в Переплете жить, чем с этой черепахой философию разводить! Он же… она же… оно же издевается над нами – вы что, не видите?!

– Цыц! – прикрикнул на него Зверь. – Некуда вам идти. Вот, сами смотрите…

Он махнул лапой – и снова в воздухе повисла Книга; восковая бледность сползла на щеки Инги, я увидел это и ощутил пульсирующую во мне Силу… и стены Книжного Ларя словно исчезли.

Только снаружи был Переплет.

И все.

Бледный туман клубился в двадцати шагах от нас, гибкие язычки сплетались в мерцающую кисею паутины, нити вибрировали и уходили все дальше, во мрак, во тьму, в черное Ничто…

Мы находились в коконе.

Что-то должно было родиться.

– Все, – сказал возникший Зверь; и следом возникли стены, и Сила ушла из меня. – Финал Книги. Хотите или не хотите. Переплет сомкнулся вокруг Книжного Ларя. Все люди, оставшиеся снаружи, свободны. Возможно, они еще скажут вам спасибо. Лет через сто. Возможно, они промолчат. И Неприкаянные, – Зверь мельком глянул на Ингу, – стоят в удивлении у самого края Переплета. А значит, совсем рядом. Ну что, вы будете меня убивать? – или ваша женщина с Мечом, Которого Нет, так и умрет, потому что она не может жить в Переплете… ну еще час, от силы два.

– Так вот что имел в виду Мом! – пробормотала Инга. – Билет в один конец. Ах, Бредун, Бредун…

– Эй, вы! – возвысил голос Зверь. – Вы же ненавидели меня! Вы же боролись за то, чтобы люди могли совершать Поступки! Я предлагаю вам Поступок, о котором можно только мечтать, – убейте Зверь-Книгу! Ну!..

Бакс смотрел в пол, будто иголку потерял.

Инга отвернулась лицом к стене, и плечи ее непроизвольно вздрагивали.

Талька кусал губы, не глядя на окаменевшую Вилиссу.

И я держал их мысли на ладони, как нож.

Герой, убивающий сопротивляющегося дракона, – герой. Но когда он убивает дракона, безропотно подставляющего шею под удар, – он мясник.

Убийца.

Это Поступок. Но это не тот Поступок, который мне бы хотелось совершать. И если Люди Знака научатся именно таким поступкам – не во благо ли им тогда был Переплет?

А еще я понял, как это – когда кто-то говорит тебе: «Делай! Все беру на себя!» Как фактически сказала нам сейчас Зверь-Книга.

Все беру на себя! Убей меня…

Ведь это так легко!

Ну же! И Инга останется жить. И мы будем свободны. И не станет Переплета. И не появятся больше Лишенные Лица. И Знаки станут людьми. И…

Убей дракона!..

…И я отрицательно покачал головой.

Один за всех.

– Жаль, – прозвучало в ответ. – Вы так и не поняли. Ничего не поняли. Каждый из нас пишет свою страницу, свою собственную – и вы, и я. Вы подтолкнули меня под руку, и моя страница пошла по иному пути. Теперь моя очередь. Потому что любой может изменить чужую страницу, забрызгав ее чернилами или кровью, но никто не в силах изменить свою. Теперь моя очередь. Давайте напишем финал заново.

И больше я уже ничего не слышал.

– …Бейте их! – властно крикнул самый молодой из Страничников. – Бей выползней!..

И из толпы навстречу непрочному живому оцеплению столба с Ингой двинулись Равнодушные. Боди. Бывшие люди. Еще секунду назад – бывшие.

Такие, как все.

В чьих душах и сознаниях холодно клубилась дальняя чернота Переплета; клочья мертвого тумана, отнимающего волю.

Припал на колено Ах-охотник, опустошая свой колчан, посылая в накатывающуюся волну стрелу за стрелой, и ни одна из стрел не пропала даром; неумело размахивали дедовским оружием Зольд Рыжеглазый с еретиками-горожанами, и рядом с ними полыхали смертоносными лунами серпы бешеного Бакса; безутешно выл над телом растоптанного Болботуна осиротевший Падлюк; старый Черчек отбивал у троих Боди истошно орущего Пупыря, и уже спешил к ним, прихрамывая, Щенок Кунч… двое подростков, хрипя, упали под ноги нападавшим, а остальные кольцом сомкнулись вокруг Меноры, рвущейся в свалку…

И поодаль, у Книжного Ларя, никем не замеченный в кровавой суматохе, стоял Глава в бело-серебряном одеянии; человек, забывший себя, человек с украденной душой и стоячими, как омуты, глазами – потому что рядом с ним на уровне его головы висела Книга, готовая стать Зверем.