Передо мной вырос Уоллис.

– Какого дьявола ты выделываешься, Фрирс?

Я постарался встретить взгляд Уоллиса с таким же достоинством, какое только продемонстрировал мне островитянин.

К счастью, рядом оказался Фюрно.

– Если мы разрушим их жилища, – сказал он, – радушного приема от них не дождемся. Их нужно завлечь, а не запугать. Серьезному зверю достаточно рыкнуть.

Уоллис пробурчал что-то себе под нос, глянул на меня и сказал:

– Смотри, как бы я не пожалел, что взял тебя на борт.

Хижины все равно были сожжены дотла. Это была первая высадка европейцев на остров, который позже станет известен как Таити. Минет всего два года, и капитан Джеймс Кук во время первой экспедиции будет вместе со своим астрономом наблюдать отсюда прохождение Венеры через солнечный диск. Месторасположение острова, на редкость удобное для наблюдений за небесными светилами, будет способствовать развитию наук, в том числе вычислению географической долготы.

Пока полыхала туземная деревня, двое натуралистов – остальные не выдержали долгого путешествия – и художник Джо Уэббер приступили к исследованию тропических джунглей. Нас отправили не завоевывать эти земли; мы полагали, что прибыли сюда как первооткрыватели.

И все же мы совершили то, чем полнится гордая история географических открытий. Мы нашли рай. И предали его огню.

В Дубаи даже глубоко за полночь в аэропорту очень светло. Я бродил по магазину, и продавщица норовила обрызгать меня лосьоном после бритья.

– Мне ничего не нужно, спасибо, – сказал я. Она мне не поверила, прыснула лосьоном Sauvage на тонкую прямоугольную полоску картона и протянула ее мне. Она улыбалась так убедительно, что неожиданно для себя я взял полоску и унес с собой. По дороге я нюхал эту бумажку, представляя себе разнообразные растения, из которых был создан аромат. Как же мы отдалились от природы, мелькнуло в голове. Сколько манипуляций нужно над ней проделать, прежде чем мы разольем пахучую жидкость по пузырькам и напишем на этикетке слово «Дикая». Запах не облегчил головную боль. Я пошел дальше и добрел до книжного магазина. Здесь были книги на арабском, но большая часть – на английском.

Я искал что-нибудь почитать, но мне попадались только пособия по ведению бизнеса. На обложке одной из них красовалась фотография автора. Одетый в строгий костюм, он улыбался фальшиво-обольстительной улыбкой, как будто только что выиграл президентские выборы. Зубы ослепляли арктическим блеском. Автора звали Дейв Сандерсон. Книга называлась «Богатство внутри вас». Ее подзаголовок гласил: «Как взнуздать у себя в душе миллиардера».

Я, словно загипнотизированный, не мог отвести глаз от обложки. Это очень популярная сегодня идея, согласно которой в душе мы совсем не такие, какими кажемся снаружи, и наш внутренний подлинный вариант намного лучше внешней версии. Но добраться до этого внутреннего источника можно, только отыскав ключ. Иными словами, мы так же далеки от нашей истинной природы, как флакон туалетной воды Dior далек от лесных растений.

Насколько я понимал, это одна из проблем человеческого существования в двадцать первом веке. У многих из нас есть все необходимое для комфортной жизни, и перед маркетологами стоит иная задача: увязать экономику и наши эмоции, пробудить в нас новые потребности, заставить нас желать того, в чем мы никогда прежде не нуждались. Нам внушают, что мы бедняки, если мы живем на тридцать тысяч фунтов в год. Убеждают, что мы мало путешествовали, если побывали всего лишь в десятке стран. Заставляют чувствовать себя глубокими стариками, если на лице появится хоть одна морщинка, и казаться себе уродами, если нас как следует не отфотошопили.

Никто из тех, с кем я был знаком в 1600-х годах, и не думал искать у себя в душе тайного миллиардера. Они мечтали дожить хотя бы до ранней молодости и остерегались вшей.

Н-да…

Судя по всему, я был не в лучшем настроении.

Глаза у меня слезились от усталости семичасового перелета. Я вообще не люблю летать. Досаждает не столько передвижение по воздуху, сколько прибытие – всего через несколько часов после вылета из Гатвика – в другую страну, с совершенно иной культурой и климатом. Возможно, причина в том, что я еще помню истинные размеры нашего мира. Сегодня никто об этом не думает. Люди перестали ощущать громадность мира и собственную, по сравнению с ним, ничтожность. Когда я впервые пустился в кругосветное путешествие, оно заняло больше года – я плыл на корабле вместе с огромным числом других людей, и только невероятным везунчикам удавалось вернуться домой. А теперь – вот он мир, перед вами. Весь, целиком. Через час я полечу в Сидней и успею туда к обеду. В подобных ситуациях на меня накатывает приступ клаустрофобии: такое чувство, что мир в буквальном смысле слова сдулся, как проколотый воздушный шар.

Я перешел в другой отдел книжного магазина, где продавались книги английских авторов и переводы на английский. Отдел назывался «Мысль» и был значительно меньше отдела деловой литературы. Конфуций. Древнегреческие писатели и поэты. Мой взгляд упал на книгу в простом переплете: явно научное издание.

Мишель де Монтень. «Опыты».

Мне стало дурно. Я даже произнес вслух имя дочери, словно вновь был с ней рядом, словно в каждой из книг, которые мы любили, была заключена частица нас обоих. Я взял в руки томик, открыл его наугад и прочитал: «Ничто не закрепляет предмет в памяти сильнее, чем желание его забыть», и почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы.

У меня звякнул телефон. Я поспешно вернул книгу на место. Пришла эсэмэска от Омаи: «Давненько не виделись. Есть о чем поговорить. На ужин зарезервировал на восемь вечера столик в ресторане «Смоковница». Дам тебе вздремнуть, чтоб не очень страдал от смены часовых поясов».

Смена часовых поясов.

Забавно, что он использует подобную терминологию.

Для меня он по-прежнему принадлежал к эпохе, когда одна мысль о том, что человек может летать, была столь же невероятной, как для нас – возможность жить на Нептуне. Может, даже более невероятной.

Я написал в ответ: «Увидимся».

Оставив Монтеня на полке, я вышел из книжного, встал возле огромного окна и стал ждать, когда объявят мой рейс. Прижавшись головой к стеклу, я сквозь собственное отражение глядел вдаль, в бесконечную тьму пустыни.

После возвращения я остался в Плимуте. Мне там нравилось. Как и в Лондоне, там было легко затеряться. Город мореплавателей, оборванцев, преступников, беглых каторжников, бродяг, музыкантов, художников, мечтателей, одиночек; мне довелось побывать в шкуре тех и других, порой – всех одновременно.

Однажды утром я вышел с постоялого двора «Минерва Инн», где снимал комнату, и отправился взглянуть на новую верфь. Там стоял военный корабль, такой огромный, что вода не доходила ему даже до ватерлинии.