– Выходим рано. Завтра в шесть утра. До встречи на причале.

– Есть, сэр, в шесть часов. Буду на месте. Спасибо. Большое спасибо.

Я вел урок истории в девятом классе, когда увидел в окно, как мимо идет Камилла, и мое сердце сжалось мукой.

– В правление королевы Елизаветы никто не носил в карманах бумажные деньги. Только монеты, пока не был образован Английский банк…

Я непроизвольно вскинул руку, но Камилла, хоть и видела меня, не ответила на мое приветствие. Моя рука безвольно опустилась, что не укрылось от глаз Антона.

Так продолжалось всю неделю. Камилла меня не замечала. В учительской не смотрела в мою сторону. Не здоровалась. Я причинил ей боль. Это я понимал. И не пытался с ней заговорить, чтобы не усугублять ситуацию. Дотерплю неделю, думал я, уеду в Австралию, а потом попрошу Хендрика отправить меня куда-нибудь подальше отсюда.

Но однажды мы столкнулись в школьном холле, и я, глядя в ее печальное лицо, невольно выпалил:

– Камилла, мне так жаль… Прости меня.

Она в ответ едва заметно кивнула – или мне показалось? – и прошла мимо.

В тот вечер, пока Авраам пытался отделаться от мальтийской болонки размером вчетверо меньше его, я смотрел на пустую скамейку и вспоминал, как обнимал Камиллу. От скамьи веяло печалью, словно и она помнила ту минуту.

В субботу начались каникулы. На следующий день я улетал в Австралию. Надо было отвезти Авраама на передержку и зайти в супермаркет. Я опускал в корзину дорожный тюбик зубной пасты, когда вдруг увидел Дафну. Она была в пестрой блузке и, внимательно глядя по сторонам, катила перед собой тележку с продуктами.

Я не хотел, чтобы она узнала о моем отъезде, и прикрыл журналом «Нью Сайентист» зубную пасту и лосьон от загара.

– Эй, мистер Хазард! – весело окликнула она меня.

– О, миссис Белло, привет!

К сожалению, избежать разговора не удалось. Она доложила, что буквально минуту назад столкнулась с Камиллой, – та шла на цветочный рынок на Коламбия-роуд.

В глазах Дафны плясали озорные огоньки.

– Не будь я вашим начальством, – а я-таки ваше начальство, – а будь, скажем, вашей соседкой, – но мы не соседи, – я сказала бы, гм… что по какой-то непостижимой причине мадам Герен испытывает некоторые чувства к одному новому учителю истории.

Резкий искусственный свет в зале бил по глазам.

– Но, разумеется, я этого не скажу, ведь я директор школы, а директорам не пристало говорить подобные вещи. Поощрять служебные романы было бы верхом непрофессионализма. Вот только… За последнюю неделю она и двух слов ни с кем не сказала. Вы не заметили?

– Боюсь, это дезинформация, – натужно улыбнулся я.

– Мне просто пришло в голову: а вдруг вы смогли бы ее подбодрить?

– Кому-кому, а мне это, пожалуй, не по зубам.

Повисла неловкая пауза. Во всяком случае, неловкая для меня. Вряд ли Дафна испытывала неловкость. Я опустил глаза в ее тележку и обнаружил рядом с пачкой макарон бутылку рома.

– Готовитесь к вечеринке? – спросил я, надеясь сменить тему.

– Если бы, – вздохнула она. – Нет, я покупаю «Бакарди» матери.

– И она ни с кем не поделится?!

– Ха! Ни за что на свете, храни ее Бог. Что до рома, то она страшная жадина. Она живет в Сербитоне, в доме престарелых, куда перебралась по собственному желанию, и постоянно требует, чтобы я тайком принесла ей бутылочку чего-нибудь покрепче. Шалунья. Я всякий раз чувствую себя чуть ли не американским бутлегером времен сухого закона.

Мне вспомнился бар в Аризоне: я играл на пианино регтайм, а рядом на грязном полу стояла бутылка муншайна.

– У нее проблемы с почками, и после приступа ей категорически запретили спиртное, но она заявляет, что живет ради удовольствий, а не для того, чтобы дольше пожить. Хотя ей уже восемьдесят семь, но она еще ого-го!

– Похоже, она у вас большой молодец.

Я из последних сил поддерживал разговор, а мой перевозбужденный гиппокамп упорно напоминал мне, что в школе Камилла выглядела неважно. Бледная, поникшая. А в обеденный перерыв демонстративно села в противоположном от меня конце учительской.

Но тут Дафна сказала такое, что всю мою тоску как ветром сдуло.

– Да уж, с моей мамулей не соскучишься. У них там в приюте много таких. Одна старушенция утверждает, что родилась во времена Вильгельма Завоевателя! Строго говоря, ей место в психушке.

Я на миг остолбенел. Первая мысль: Мэрион. Нет, невозможно, абсурд. Будь Мэрион жива, она сейчас не выглядела бы старухой. Она ведь моложе меня. И родилась в правление короля Якова, а не Вильгельма Завоевателя.

– Бедняжка Мэри Питерс. Совсем спятила. Телевизора боится. При этом милейшая старушка.

Мэри Питерс.

Я сочувственно покачал головой. Я не забыл Мэри Питерс из Хакни, которая в один прекрасный день куда-то вдруг пропала. Мэри Питерс, вместе с которой Роуз торговала на ярмарке. Мэри Питерс, которую на чем свет стоит кляла Старуха Адамс и которая явилась «из ниоткуда».

– Правда? Действительно, вот бедолага…

Простившись с Дафной, я бросил свою корзину в проходе между полками и устремился к выходу из супермаркета. Достал телефон и нашел расписание поездов до Сербитона.

Дом престарелых стоял в стороне от дороги. Его фасад полностью скрывали деревья. Я остановился поодаль на тротуаре и задумался, что делать. По другой стороне улицы прошел почтальон, но кроме него вокруг не было ни души. Я глубоко вдохнул. Странный все же у жизни ритм. Чтобы это осознать, нужно время. Десятилетия. Даже века. Уловить его не просто. Но он есть, он существует. Меняется, порой плавно и незаметно, темп жизни. У этого ритма сложный рисунок, состоящий из многих пластов, под каждым из которых скрываются свои пласты, из множества фрагментов, дробящихся на другие фрагменты. Пойди разберись. Похожее впечатление производит игра Джона Колтрейна, особенно когда слушаешь его впервые, но при повторном прослушивании проступают уже знакомые созвучия. Ритм моей жизни явно ускорялся. Я приближался к крещендо, когда все события происходят одновременно. Одна из моделей выглядит так: сначала не происходит ничего, потом – тоже ничего, но затишье становится невыносимым, и тут вступают барабаны. Что-то обязательно должно случиться. Зачастую эта потребность рождается в тебе самом. Ты звонишь по телефону. Говоришь: «Я больше не могу так жить, мне нужны перемены». И что-то происходит, что-то, что зависит от тебя. Затем происходит еще что-то, что от тебя уже не зависит. Третий закон Ньютона. Действие равно противодействию. Одни события вызывают к жизни другие. Порой кажется, что причину некоторых из них объяснить невозможно: почему все автобусы подъезжают одновременно? Почему если тебе везет, то везет во всем, а беда никогда не приходит одна? В наших силах лишь угадывать эти ритмы и жить в соответствии с ними.