Бывший епископ остановил поток красноречия, чтобы полюбоваться достигнутым эффектом.

— Так вот, барон, я предлагаю вам службу, куда более благородную, нежели роль почтальона в столь дивных переговорах. Вы беспокоитесь о Франции, полагаете, что ей нужен король. Я не спорю. Более того, я всецело поддерживаю это мнение. Но это должен быть новый Карл Великий, который, пройдя школу страданий, через бесконечные испытания обретет истинное право на трон.

— Вы говорите о Людовике XVII?

— Да, о нем. О мальчике, которого необходимо спасти и подготовить к тягчайшему и в то же время почетнейшему из земных венцов — короне христианнейшего короля!

Не зная Талейрана, будь я лишь храбрым, удачливым капитаном пикардийских шевальжеров, выброшенным революцией из родной страны, я бы, пожалуй, вскричал: «Я к вашим услугам, месье!» — и предложил свою шпагу и жизнь для достижения святой цели.

Но у меня не было и тени сомнения, что высоким словам министра грош цена. Осталось понять, чего он на самом деле добивается. Одно было ясно — Талейран заинтересован отыскать дофина и даже посадить его на престол. Возможно, чтобы стать при нем новым Ришелье. Но как-то слишком мелко. Скорее, это лишь крохотная часть куда более далеко идущего плана.

Чтобы понять, какого именно, мне нужно, чтобы хитроумный интриган верил: перед ним храбрый, но простодушный барон де Вержен, совершенно не вовремя хватающийся за оружие, но иногда находящий выход из безнадежных, казалось бы, ситуаций.

— Вы зовете меня на службу Метатрону? — точно догадываясь, тихо поинтересовался я.

— Нет, я предлагаю тебе стать частью Метатрона. Частью Божьего перста, который очень скоро будет направлять страны и народы. Который упразднит нелепые вековые распри, мелочную суету вельмож и банкиров. И поверьте, месье де Вержен, такое предложение делается лишь раз в жизни.

Я склонил голову:

— Божий замысел для меня закон.

* * *

Лиса не было довольно долго. За все прошедшие века существования деревни у жителей сложилась незамысловатая, однако действенная традиция — встречать проходящие мимо войска… посреди реки. На всякий случай, жители садились в лодки, брали с собой жен, сестер и дочерей, грузили самое ценное и отплывали подальше, ожидая, чем закончится дело: пронесет или придется идти на поклон.

На этот раз избежать знакомства не удалось. Убедившись, что селяне не желают слышать уговоров, Лис одним выстрелом сбил широкополую фетровую шляпу с какого-то важного на вид рыболова, вероятно старосты, а вторым — раздробил древко весла. Покончив с этим, он принялся, безмятежно насвистывая себе под нос, перезаряжать оружие. Эта сцена была столь красноречива, что селяне, повздыхав, сочли за лучшее вернуться к покинутым очагам. Узнав, что всех-то бед — отремонтировать сломавшуюся ось, да еще за плату, жители деревушки тут же воспряли духом, снабдили гостя свежей рыбой и молодым вином, прося не держать на них зла за неучтивость. И лишь когда Рейнар объяснил, что идти следует к развилке, а карета стоит под одиноким деревом, староста с нескрываемым смятением посмотрел на кузнеца. И тот, немалых размеров детина с трехцветной кокардой на груди, мелко перекрестился.

— А ну-ка, приятели, — от Лисовского взора не укрылась столь необычная реакция, — что тут у вас за чертовщина творится?

— Тише, тише! — замахал руками староста. — Не призывайте врага рода человеческого.

— Бог с вами. Только ж и вы не заставляйте себя за язык тянуть.

— Ну, стало быть, давно это было… — начал кузнец.

— Когда давно: той зимой или при Короле-Солнце?

— Очень давно, — вздохнул рассказчик. — Деды упомнить не могли, при каком из королей.

— Уже хорошо, — хмыкнул Сергей. — Мой дядя видал, как барин едал?

— Тогда этот замок еще целехонек стоял. — Деревенский староста ткнул в живописные руины. — Его, стало быть, Новый Хозяин построил.

— Что за Новый Хозяин?

— Имя его в те времена называть боялись, а после оно и вовсе забылось, так и повелось — Новый Хозяин.

— Он ведь почему Новый, — перебил соседа кузнец, — до него другой был, и замок, говорят, тоже другой стоял, куда меньше этого. А этот сеньор, не приведи Господи, прибыл издалека, от берега моря. Сам приехал и с ним жена. Говорят, что красавица, каких свет не видывал. Да только в селе хозяйку никто так и не рассмотрел — она всегда ходила закутанная во все черное с головы до пят и все молчала. Сначала думали, может, немая, и только потом услышали, как она поет, сидя в башне.

— В смысле, она сидит в башне, а вы здесь слышите, как она поет? Она ж не набатный колокол.

— Ясное дело, не колокол, а только везде слышно было. И голос вроде негромкий, а такой зовущий-зовущий, что обо всем забываешь и идешь на него.

— Ну-ка, дальше что было?

— А дальше Новый Хозяин прежнюю башню снес и вот эту громадину поставил. Много работников здесь трудилось, замок быстро строился. Деды говорили, что старики припомнить не могли, чтоб так быстро этакую твердыню возвели. А когда работу закончили, то в одну ночь все строители вроде как исчезли. Хотя из тутошних никто не видел, чтоб они куда уезжали или пешим ходом шли. И зажил Новый Хозяин с женой в этом замке. Слуги у них свои были, из деревни никого не звали. Да что уж, слуги тамошние, что при хозяевах состояли, даже на сеновал с девками не бегали.

— Ну, это, конечно, подозрительно. Буквально Содом и Гоморра, — хмыкнул Лис.

— Зря вы так, господин офицер, — покачал головой кузнец. — Ежели мужчина до девок не охоч, то, стало быть, он супротив Божьего промысла идет. Оно ж для чего Всевышний красоту такую сотворил? Вот и выходит, их не любить — Творца Небесного не уважать.

— От темы не отвлекайся, богослов доморощенный.

— Так я и говорю, все вроде тихо было, и вдруг люди пропадать начали. А потом одного утопшим нашли, другого. Деревенские видели порой, идет путник своей дорогой, идет, значит, насвистывает себе что-то, в ус не дует. Вдруг резко оборачивается — да плюх с берега в омут головой. И все, поминай как звали! Жутко людям стало: что ж оно так-то, ни с того ни с сего — и жизни себя лишить. А потом и вовсе мертвяки из воды полезли. Бывает, утопнет кто, его поищут-поищут и не найдут. А ровнехонько через тринадцать дней, самой ночью, является утопший на свой двор. Вместо волос — тина, глаза пустые, на руках-ногах раки висят — жуть, одним словом. Вот стоит он, такой страшный, у дверей на пороге и зовет, стуча зубами: «Пустите, мол, холодно мне». Те, которые на голос по первости открывали, все сплошь жизни лишались. Мертвяки их душили безо всякой пощады. А если удерживались, молитвами от себя демонов ночных отгоняли, то до третьих петухов вражий прислужник у дверей стоял, а потом уходил.

— Экие страсти!

— Так я и говорю, — входя в раж, согласился кузнец. — Этот Новый Хозяин, когда к нему из деревни крестьяне пришли с жалобой, их на крыльце принял, выслушал и велел домой идти и не мутить округу. Наши-то решили в королевский суд жалобу подать, ведь хозяин — он же защитник своим людям, должен обеспокоиться, если такая страхота в его землях творится. Но вдруг от самого короля в замок гонец прибыл. Сеньор здешний у его величества числился едва ли не лучшим адмиралом, вот король его и вызвал против басурман сражаться. Тут — как отрезало. Вновь по округе все тихо и благополучно, только слух пошел: стала молодая хозяйка чахнуть. Оно вроде бы и понятно — муж в отъезде, вернется или нет, тоже никто сказать не может. Как не затосковать? Ее даже жалели, говорят.