— Что не так, моя дорогая?

Я вздрогнула и растерянно посмотрела на матушку. У меня что-то с лицом? Я как раз усиленно думала, какие книги мне понадобятся для восстановления боевых навыков. Выходил внушительный список, и это создавало некоторые проблемы. Во-первых, со всех нужно снять охранные заклинания, иначе мне руки оторвет с корнем, если я попытаюсь вытащить их из Мортенхэйма. А во-вторых, их придется как-то незаметно пронести мимо Барнса… и доставить на квартиру, которую мне найдет Луиза.

— Все так. — Я пыталась придумать, как бы поизящнее свернуть с темы светских разговоров на нужную мне. — Расскажите лучше, как дела у Лавинии. Виконт Эрден так и не решился на предложение руки и сердца?

Как ни странно, мы с матушкой и сестрой стали видеться чаще, чем в Мортенхэйме, да и беседы наши сделались куда теплее.

— Майкл Эрден, — матушка поджала губы, — этот мальчик слишком стеснителен.

Стеснителен, как же. Трус он, и весь разговор.

— К тому же я пока не уверена, что рядом с таким мужчиной моя девочка будет счастлива.

Тут я склонна с ней согласиться, хотя Лави расстроится, если узнает, что матушка против.

— А что тревожит вас?

Я пожала плечами — как можно более безразлично.

— Разве меня что-то тревожит?

— Моя дорогая, я вижу вас насквозь.

Ага, теперь понятно, почему у меня между лопаток чешется.

— Я не думала, что у нас с графом де Ларне что-то получится. Когда мы только познакомились, Анри напоминал мне отца, но сейчас…

Я осеклась и замолчала. Пришла, называется, выяснить про Эльгера. А устроила исповедь в духе трепетной девицы.

Тонкие губы матушки дрогнули. По лицу ее прошла судорога, но очень скоро она одарила меня улыбкой, за которой могло скрываться все что угодно. Долгие годы я лицезрела на ее лице эту маску — в столовой, во время приемов, в гостиной. Когда отец обращался к ней резко и властно, она поднимала голову и отвечала такой улыбкой: спокойной, отстраненной, непонятной. Безупречно вежливой, холодной.

— Меня представили Уильяму за полгода до моего выхода в свет, — ее светлость смотрела не то на меня, не то сквозь, — он был хорош собой, статен, но слишком заносчив. Я не хотела выходить за него. Знала, что однажды случится что-то подобное, и все равно не хотела. Возможно, причиной тому была мягкость твоей бабушки, которая всегда уверяла, что сможет меня отстоять, если жених мне не приглянется. Не смогла. А твой отец захотел меня с первого дня.

От неожиданности я даже дар речи утратила. Не знала, что сказать. Мы никогда не говорили об отце. С ней — не говорили. И уж тем более о таком.

— Уильям был старше меня, на него заглядывались женщины, но ему нужна была только я. Одержимость, любовь, страсть… не знаю, возможно, все вместе. Когда я поняла, что свадьбы избежать не удастся, заявила ему в лицо, что не хочу становиться его женой. Я бросила вызов, и он его принял.

Матушка посмотрела мне прямо в глаза.

— Уильям Биго был не из тех, кто станет терпеть подобное. Во мне же сочетались хрупкость матери и несгибаемая воля отца, поэтому очень скоро наш брак превратился в войну. Первые несколько месяцев я не подпускала его к себе, и ему это нравилось. Нравилось наше противостояние. Но потом…

Она взяла чашку — изысканно, плавно, поднесла к губам, сделала глоток и вернула на поднос. Все это — не меняясь в лице, изящно. Безупречные манеры, которые она прививала Лави, были с ней всегда, даже когда мы оставались наедине.

— Потом он не выдержал. Он хотел меня, я его постоянно отталкивала. Игра хороша, когда ее ведут двое, я же возвела стену, о которую даже самый терпеливый мужчина способен разбиться в кровь. Твой отец силой взял то, что принадлежало ему по праву, и после той ночи возненавидел меня и себя. Непонятно, кого больше. Мы не разговаривали, пока на свет не появился Винсент.

Наверное, надо было что-то сказать, но я словно язык проглотила. Да и что тут скажешь? Подозреваю, оно и к лучшему, что у меня слов не находится.

— Наше противостояние продолжалось. Когда родился Винсент, он забрал его у меня — воспитывать мальчика надлежало отцу. Меня не подпускали к сыну, когда он был маленький, а когда подрос, было уже поздно. Ты сама знаешь, что более-менее сносно общаться с твоим братом мы начали, только когда в Мортенхэйме появился лорд Фрай.

Я подавила желание малодушно зажать уши, хотя боли в словах матушки не чувствовала. Либо ее светлость уже давно все это пережила… нет, без либо. Если такое не отпустить, оно будет тлеть внутри, пока не сведет с ума или не сломает. Спасибо всем, кому только можно, что я не знала этого раньше.

— Долгие годы твой отец вообще ко мне не притрагивался. У него были любовницы, я знала всех их поименно, с некоторыми даже весьма тесно общалась. Мою спальню он обходил стороной. Я не пыталась его узнать, даже не пробовала сблизиться. И за это я прошу у тебя прощения.

— При чем тут я?

От внезапной догадки стало холодно, как в склепе.

— Когда родилась ты, я обрела счастье. Годы, что я возилась с тобой, когда даже няни шептались — неприлично для ее светлости проводить столько времени с ребенком, стали самыми лучшими в моей жизни. До того дня, когда в тебе проснулась жуткая магия моего рода, а Уильям получил возможность забрать мою единственную радость, потому что совладать с такой силой я не могла. Последний удар, за которым ему ни разу не удалось сделать мне больнее.

— Зачем вы все это мне говорите? — я не узнала собственный голос — глухой, пустой, точно доносящийся из глубокого колодца или самого сердца тьмы. — Почему именно сейчас?

— Мужчина всегда сильнее, — впервые за наш разговор я уловила тонкий оттенок горечи, — но только женщине решать, кем он станет — защитником или зверем.

Какое-то время мы просто сидели молча, слушая тиканье часов на каминной полке. Я уставилась на устрашающего вида пейзаж — вспененную реку, ветви деревьев, которые трепал ураганный ветер и низкое небо, готовое вот-вот рухнуть на землю. Сейчас гостиная Винсента казалась мне мрачным местом, а стены давили на плечи. Хотелось вскочить, бежать отсюда опрометью, в солнечные объятия мужа.

Зато становилось понятно, почему в словах отца: «Вы так похожи на свою мать, Тереза» — всегда было столько яда и злобы. Он ненавидел во мне ее. Любое напоминание о ней было ему как кость в горле, как ярость, желчь и признание своего поражения из-за той ночи, после которой на свет появился Винсент. Ломал он меня или ее? Ненавидел ли себя за мое унижение? И кого вспоминал в тот день, когда его сердце остановилось?

— Анри Феро так стремился заполучить тебя в жены, что бросил вызов Винсенту. Поэтому я была спокойна, отдавая тебя за него. — Ее светлость наклонила голову и улыбнулась — искренне, тепло. — Хотите еще чаю, моя дорогая?

— Если он так меня ненавидел, почему не отдал первому встречному сильному магу? Почему, если Анри считался пропавшим без вести…