Для начала я скажу кое-что о распределении сознания животных. Что касается вопроса о том, обладают ли летучие мыши сознанием, то я отбросил идею о том, что оно ни на что не похоже, как утверждают "универсальные" элиминативисты, которые вообще отказываются от сознания, и "видовые" элиминативисты, которые отстаивают скептицизм для отдельных случаев - как это делает Акинс в отношении летучих мышей (Akins, 1996). Сам я являюсь видовым элиминативистом, только когда речь идет об очень простых организмах, или "естественных зомби", таких как насекомые (Allen-Hermanson, 2008). Аргумент состоит в том, что если исходить из широких функционалистских и репрезентационистских рамок (например, в терминах глобальной доступности или когнитивного "рабочего пространства"), то многие животные, особенно млекопитающие и птицы, и уж точно летучие мыши, скорее всего, обладают сознанием. Между тем, существуют сомнения prima facie относительно сознания у "простодушных" организмов, которые ведут себя скорее как слепые субъекты. Короче говоря, поведение, например, медоносных пчел не кажется наилучшим образом объяснимым с точки зрения руководства внутренними репрезентациями, которые доступны в глобальном масштабе. В любом случае, здесь я считаю вопрос распределения более или менее решенным, чтобы обратиться к феноменологии эхолокации летучих мышей. Любая попытка описать, каково это - быть летучей мышью, может показаться вам сумасшедшей идеей, но потерпите меня.

Эхолокационный опыт, вероятно, имеет только слуховой характер. Это опыт слышания быстрых писков и криков, а также их эха, и хотя он несколько необычен для рассмотрения, он легко поддается воображению.2 На претензию, что знать, каково летучей мыши слышать эхо , не то же самое, что знать, каково это для человека или для меня, можно лишь заметить, что это должно быть, по крайней мере, не более загадочно, чем спросить, каково собаке видеть что-то.3 Предположительно, это похоже на видение чего-то. Заметьте, люди склонны сходиться во мнении, что такое зрение, но не эхолокация.

Если эхолокация - это звуковой опыт, а мы этого не замечаем, возможно, дело в ненадежности сознательной интроспекции. Плохое понимание феноменологического характера нашего собственного эхолокационного опыта объясняет, почему нам трудно представить себе, на что похожа эхолокация у других видов. Так не объясняется ли беспорядок и неуверенность в отношении летучих мышей тем, что сознательная интроспекция не заслуживает доверия? В оставшейся части этой главы мы рассмотрим этот вопрос и то, как на него можно ответить.

Что говорили философы

"Человек, родившийся слепым, не может понять концепцию визуального восприятия красного цвета, а человек не может представить себе эхолокационный опыт летучих мышей". Так говорит Макгинн (McGinn, 1991, p. 9), который утверждает, что существует когнитивное закрытие субъективного опыта первого лица от безличных объективных описаний поведения и состояний мозга. Наша неспособность сформировать концепцию эхолокационного опыта иллюстрирует бедность наших концептуальных ресурсов, когда они лишены нужного типа опыта от первого лица. Предполагается, что эта проблема неразрешима. Даже те, кто отрицает выводы о несводимости субъективности и феноменальных явлений, часто принимают посылку Нагеля о том, что эмпирический характер эхолокации, по крайней мере пока, закрыт для нас. Биро (Biro, 1991), например, допускает, что летучая мышь может воспринимать то же, что и я, хотя для нее все "выглядело бы совсем иначе" (p. 124) в силу иного типа "перцептивного аппарата". Конечно, Биро и другие могут просто допустить "огромную разницу между характером их опыта и нашего" (с. 126) просто ради аргументации, хотя подумайте, как неловко было бы, если бы в примере речь шла, скажем, о кошке, смотрящей на птицу. Многие, похоже, согласны с Нагелем в том, что летучие мыши чужие, например, Руссоу (Russow, 1982, p. 57), который находит "качественные различия... особенно поразительными", поскольку мы воспринимаем и переживаем "с помощью разных органов чувств". Альтер (2002) ссылается на Льюиса (1988/1990, с. 500), который пишет, что нам понадобится надуманная нейронаука или "магия", чтобы узнать, на что это похоже. Также рассмотрим Малони (1985), который без аргументов предполагает, что сознание летучих мышей должно "радикально отличаться" от нашего собственного, приписывая это особенностям их "уникальной" системы репрезентации, которую он назвал "Бейтси", в отличие от нашей фодоровской Менталезе (с. 43). Репрезентативные лексемы в Batese отличаются от наших как "физические виды", что приводит к появлению "уникальной феноменологической сферы". И все же, поскольку Малони признает, что репрезентативные лексемы Бейтса, скорее всего, состоят из трансформаций звуковых волн в слуховых системах (с. 44), читатель задается вопросом, почему это не заставляет хотя бы задуматься о том, что они все же подпадают под наш физический тип. Возможно, это просто неудачный пример, ведь наверняка существуют виды опыта, недоступные ни одному конкретному человеческому существу. Но есть немалая доля иронии в том, что, возможно, парадигматический пример непостижимо чуждого опыта оказался слишком хорошо нам знаком.

Другие представления о летучих мышах

Другая точка зрения, которой придерживаются обычные люди, а также некоторые философы и ученые, заключается в том, что эхолокация, по крайней мере частично, имеет визуальное свойство. На протяжении многих лет я задавал этот вопрос разным аудиториям - от первокурсников до профессиональных философов:

Что такое эхолокация для летучей мыши?

Даже когда меня спрашивают, каково это - эхолокация летучей мыши в темноте, я обнаружил, что люди оценивают визуальный опыт почти так же высоко, как и слуховой - типичный набор ответов из опроса 39 студентов обобщен в таблице 14.1 (см. Приложение). Респондентам разрешалось выбрать более одной модальности, что позволило учесть тех, кто считал, что эхолокационный опыт сочетает в себе зрение и звук. Только 68 % респондентов вообще упомянули слух, и лишь 15 % сказали, что эхолокация исчерпывается слуховым опытом. При этом чуть больше половины упомянули зрение. Можно было бы ожидать, что люди будут неуверенно или неохотно высказывать свои суждения о кажущейся чуждой феноменологии, но, похоже, этого почти никогда не происходит. В данном случае буквально никто не сказал, что эхолокация ни на что не похожа, и почти никто не сказал, что она похожа на что-то, хотя мы не можем сказать на что. Остальные модальности получили незначительную поддержку. Итак, большинство людей, с которыми я сталкивался (из тех, кто считает, что мы можем знать, на что это похоже), относятся к одной из трех групп: это похоже на слух, или на зрение, или, так или иначе, на комбинацию этих двух. Если предположить, что эти результаты действительно типичны (возможно, это не так), что это говорит о феноменологических суждениях человека? Первая реакция - мысль: "Кто-то должен ошибаться!". Но давайте разберемся более тщательно.

Возможно, вопрос вводит в заблуждение, и некоторые люди путают характер