— Он ходил устраиваться на работу в милицию. А там сказали, что если бы был сержантом, то взяли бы, а рядовые им не нужны. Какие вы черствые! Парнишка столько пережил, а вы поскупились на звание. От вас бы не убыло, а ему все бы польза была, все легче было бы жить. Сейчас же, куда ни ткнется, его нигде не берут.

По голосу я определил, что женщина уже пожилой человек. Ее обида была вызвана любовью и состраданием к племяннику, но она не понимала, что дело было вовсе не в воинском звании. Просто люди не хотели брать на работу больного парня. Отказать в открытую, сказав ему всю правду, они не могли, а потому и лукавили, придумывая разные причины. А главная была в том, что он, потерявший на войне свое здоровье, оказался уже тогда никому не нужен: ни Родине, ни партии, ни правительству, ни военкомату, никому, кроме близких и родных…

7 октября 1980 года в День Конституции нашей страны я с ротой батальона и танковым взводом вышел на очередную боевую задачу. В то время душманы стали проводить диверсии и вывели из строя линию электропередачи, оставив без электричества промышленные предприятия Кандагара. Мы должны были вместе с афганским ремонтно-восстановительным подразделением идти вдоль опор электропередачи, обеспечивая ему безопасные условия по устранению повреждений на линии, а также и на самой гидроэлектростанции. Через некоторое время обнаружили первую неисправность — обрыв проводов. Пока афганцы устраняли поломку, мы их охраняли. Следуя дальше, увидели заваленную опору. Снова остановились. Потом шли по узкой дороге. Справа — горы, слева — вплотную подступающие заросли виноградника и длинный дувал. Вдруг раздались автоматные выстрелы, и по броне защелкали пули. Это духи, засевшие в винограднике, открыли по колонне огонь. Дал команду: проскочить опасный участок на максимальной скорости, не ввязываясь в бой. Однако через несколько десятков метров первый БТР, идущий в колонне, подорвался на мине и перевернулся, перекрыв всем остальным дорогу. К дымящемуся БТРу побежал заместитель командира взвода, но не добежал — разрывная пуля попала сержанту прямо в коленку. Он упал, пытаясь доползти до техники, укрыться за ее корпусом. Еще секунда-другая, и бандиты поймают раненого в прицел, и тогда все! Взревев мотором, вперед двинулся танк командира взвода, лейтенанта Виталия Мангердова, прикрывая своим корпусом сержанта и подбитый экипаж от душманских выстрелов. Пока танкисты вели огонь из пушки и пулеметов, Виталий оказывал помощь раненым. К поврежденному БТРу подошел еще один. Стали устранять последствия подрыва. Я по связи вышел на бригаду, доложил об обстреле и раненых, попросил вертолет для их эвакуации. Вскоре над нами появились два советских «МиГа» с афганскими опознавательными знаками. Они прошли вдоль дороги, прямо над нашей колонной, сделали разворот и пошли в обратном направлении. Но что это? Длинные трассирующие очереди пулеметов потянулись от самолетов в сторону нашего подразделения.

— В укрытие! — дал я команду личному составу.

Солдаты бросились под БТРы, танки, за валуны. Самолеты сделали разворот и снова пошли на нас. И снова пулеметные очереди и режущий уши звук авиационных двигателей. Пулеметы были тоже страшны, но от них мы укрылись.

«А вдруг у самолетов есть бомбы?» — наверное, каждый из нас со страхом подумал об одном и том же.

В очередной новый заход казалось — все, сбросят их, и всем нам конец! Было страшно видеть, как рядом вспарывают землю пулеметные очереди, а самолеты, завершив обстрел, вновь и вновь заходят на очередной круг.

— Что же они делают, гады? — испуганно кричали солдаты, прятавшиеся за колесами БТРов. — Они, наверное, неправильно сориентировались, и нас за душманов приняли? Надо им знак подать!

Один солдат выскочил на дорогу и стал размахивать руками в надежде, что сверху разберутся в ошибке, прекратят стрельбу и перенесут огонь на других. Но вновь вспыхнули светлячки разрывов, и солдата будто смыло. По радиостанции я связался с управлением бригады, они — с афганцами. Шли долгие и страшные минуты. В последний раз пролетев над нами, самолеты сделали разворот над виноградником, где засели духи, покачали крыльями самолетов, будто приветствуя их, и улетели. Вряд ли это была ошибка…

Танковый взвод начал обстреливать виноградник из пушек. Через некоторое время из «зеленки» вышла большая группа людей и стала уходить в горы. Виталий сам сел за прицел пушки. Один, второй выстрелы. Снаряды попали точно в убегающую толпу.

— Так их! Молодцы! — радостно приветствовали мы танкистов.

Наконец прилетели вертолеты и забрали раненых. А мы продолжили свой путь. С Виталием Мангердовым я был знаком уже давно, но только в той операции узнал, что он тоже из Хакасии, из поселка Фыркал Ширинского района.

На ГЭС нас пригласили к командиру подразделения, которое охраняло электростанцию. Сидели на улице под открытым небом. Гудела вода, вращая турбины, ярко горели электролампочки, освещая террасу, на которой находились мы.

Свою задачу мы выполнили и завтра возвращались в бригаду. Афганский полковник, пригласивший нас в гости, ловко нарезал дыни, арбузы. Говорили о жизни, о планах на будущее. Очередь дошла до Виталия, и он стал рассказывать о Хакасии.

Из беседы с афганскими офицерами узнали многое, что ранее нам было неизвестно. Например, что в афганской армии положение офицера определяется только его воинским званием, без учета занимаемой должности. Если у нас каждый офицер для служебной карьеры и перспективы роста стремился к выдвижению на подразделение или службу с большим объемом, чем предыдущие, то в афганской армии полковники заведовали продовольственными, вещевыми и другими складами, что в нашей армии соответствовало должности прапорщика, уходя таким образом от работы с личным составом, командованием подразделениями, службами.

— Поэтому у них такой бардак в Вооруженных Силах, молодые и неопытные офицеры командуют боевыми подразделениями, а полковники сидят на складах, и их не волнует ничего, кроме своего благополучия. Они при любом режиме выживут, — рассуждали офицеры, возвратившись на ночлег в свои БТРы.

Дорога в бригаду была не менее трудной и опасной, чем на ГЭС: встречи и перестрелки с душманами, подрывы на минах, но мы шли уже без афганцев, поэтому нам было легче.

Через некоторое время после этого выхода я узнал, что Виталий Мангердов в бою получил тяжелое ранение и был эвакуирован в Ташкентский военный госпиталь. Вскоре и я попал туда же. В разговоре с медсестрой отделения узнал, что ее муж, тоже бывший афганец, служил танкистом в Кандагаре.

— А как фамилия мужа? — поинтересовался я.

— Мангердов Виталий, может, слышали? — ответила она мне.

— Светочка, это же мой очень хороший и близкий земляк!

Через несколько часов Виталий пришел в госпиталь. Грустной получилась та наша встреча. Не таким я помнил боевого командира-танкиста. Сейчас передо мной стоял он, но что-то надломленное, отрешенное чувствовалось в нем. Он рассказал, что по ранению попал в госпиталь, там познакомился со Светой, поженились. По ранению его уволили из Вооруженных Сил. Остался в Ташкенте. И начались хождения по мукам: паспорт не выдают, потому что нет прописки, не прописывают, потому что жилплощадь семьи жены очень мала. На работу не берут, потому что нет паспорта, потому что афганец, потому что инвалид, потому что русский, точнее — немец, а не узбек, потому что… Много таких «потому что» обрушилось тогда на него. И всем было абсолютно безразлично, что он бывший офицер, интернационалист, герой. В те времена в наших южных республиках в почете были уже совсем другие моральные ценности, о сути которых ни Виталий, ни многие другие, ему подобные, пока даже и не догадывались. Ну а самое главное то, что инвалид, почти полностью потерявший зрение, также оказался никому не нужен, кроме любящей жены. Я знал его другим: разговорчивым, жизнерадостным, храбрым, знающим себе цену. Но сейчас его не узнавал, «укатали сивку крутые горки», а точнее, длинные коридоры различных инстанций, пренебрежительно-барское отношение начальников, руководителей, к которым приводила его нужда в поисках решения того или иного вопроса. Он устал, разочаровался и надломился. После ранения Виталия представляли к ордену Боевого Красного Знамени, по тем временам самого уважаемого ордена для «афганцев», но здесь, в новой жизненной ситуации, боевые ордена были не в почете. Уже тогда в Узбекистане на воинов-интернационалистов посматривали иногда с нескрываемым недоброжелательством: «Зачем вы убиваете наших братьев-мусульман?»