ливень. Море дождевых капель, разлетевшихся на мелкие осколки, обрушились на лес, как шрапнель. Листы жести, составляющие крышу, подпрыгивали на месте в тщетной попытке взлететь. Проносящийся над ними ветер заставлял их грохотать, поэтому гром гремел и в небе, и в доме. То, что казалось тусклыми вспышками молний, стало выглядеть как реки энергии, растекающиеся на многие мили во всех направлениях. Старое здание искажалось в их свете. Дождь туманом просачивался сквозь окна и проникал в комнату, несмотря на то, что она находилась с подветренной стороны. Бобби продолжал светить фонариком и оглядываться.

Он понимал, что происходит. Его отец – исследователь, готовый все объяснить, – рассказывал ему о подобных бурях. Где-то над ним находилась «дыра», уходящая, возможно, на несколько миль в небо. В ней горячий воздух с земли сталкивался с холодным из верхних слоев атмосферы. расщеплялся на капли и проливался вниз дождем, а навстречу поднималось еще больше нагретого воздуха. Несомый им электрический заряд – Бобби не мог вспомнить, отрицательный или положительный – накапливался и бил в землю. Так получалась молния. Все это было очень интересно для мальчика. Бобби помнил, как стоял с отцом под дождем, слушал такие объяснения и думал, что в этом все-таки что-то есть. Тем не менее он еще никогда не подвергался воздействию столь сильной грозы, да еще при таких драматических – пусть и добровольно выбранных – обстоятельствах. Дети есть дети, а гнев матери-природы всегда останется гневом матери-природы.

Каждый порыв ветра заставлял здание качаться. Повторяемость этого явления заставляла признать существование непреодолимых сил. Покрытые потрескавшимся линолеумом доски ходили ходуном под ногами Бобби. Окна с разбитыми стеклами пронзительно визжали. Сквозь потолок, как сквозь решето, с шумом бежала вода. Этот звук не ограничивался комнатой, в которой находились Бобби с Барбарой. В той, что напротив, более открытой для ветра, дождь хлестал как из ведра на старую пожелтевшую штукатурку. Хлопнула дверца шкафа, и какой-то хлам – кто помнит, что там было? – с грохотом посыпался на пол. Снизу доносился такой же шум – стоящему у стены Бобби было хорошо его слышно. Раздался звон стекла – мокрые стебли кукурузы разбили уже треснувшее окно. Постоянно что-то стучало и хлопало. В какой-то момент послышался резкий грохот, будто дом получил смертельную рану, но это упали снесенные ветром старые ворота, которые стояли прислоненными к стене здания. Несмотря на холод, Бобби прошиб пот.

Звуки неба несколько отличались по интенсивности. Где-то вдали гремел приглушенный дождем гром. Где-то совсем рядом неожиданно раздался хлопок молнии, пауза, а затем звук прямого попадания, которого так и не случилось. Весь дом будто сжался под натиском налетающего сверху ветра. После этого может наступить затишье, почти игровое. А затем новый удар молнии и грома. Близко или далеко? Сейчас или никогда? Бобби прислушивался и ждал.

Особенно внимательно его глаза следили за полем между домиком прислуги и сосновым лесом, растущим вдоль Оук-Крик. В такую погоду Сборщик будет непременно искать, где укрыться, – если, конечно, он вернулся сегодня в свой лагерь. А дом Адамсов располагался ближе всех. Но станет ли он обходить стороной домик прислуги? Что, если он придет сюда? Пойдет ли он по прямой, пробираясь сквозь заросли к укрытию, или сделает крюк, а затем резкий рывок к зданию?

Вспышки молний, казалось, не высвечивали ничего, кроме мертвой кукурузы, прибитой дождем к земле. Но в какой-то момент, во время особо яркой вспышки, Бобби показалось, что он увидел в поле сгорбленную темную фигуру. Бобби затаил дыхание. Он то видел ее, то нет. И так продолжалось до тех пор, пока с каждой вспышкой света он не начал видеть людей, приближающихся к окнам со всех сторон.

Однако Бобби старался оставаться собой; в этом отношении он был удивительным мальчиком. При каждом разряде молнии подпрыгивал с детским испугом и выжидал, но убедившись, что за окном ничего нет, снова брал себя в руки. Это всего лишь игра воображения. И тем не менее подергивание в уголке глаза подсказывало ему, что Сборщик действительно где-то рядом. Желание посмотреть снова было непреодолимым. Он поднял дробовик. Еще одна вспышка – ничего. Возможно, Сборщик только что вышел из леса, а может, все это время находился по другую сторону домика прислуги.

Бобби заставил себя отойти от окна, которое считал лучшей точкой обзора и, дрожа, стал обходить все три стороны здания по очереди. Самое страшное окно, которое выходило прямо на грозу, оставил напоследок. Пряча дробовик за спиной, подошел к нему, то озаряемый вспышками света, то окутываемый чернотой, и всмотрелся в бурю. Он ничего не видел, лишь ощущал то подергивание в уголках глаз.

Окно было расположено над бывшим задним крыльцом, которое позже превратилось в навес для сельскохозяйственного оборудования и неиспользуемых вещей (разного хлама). Бобби посмотрел вниз – его взгляд скользнул под рваные края жестяной крыши – и в следующей вспышке молнии увидел фигуру человека. Этот образ прочно впечатался в его сознание. Мужчина… черные, блестящие от воды ботинки… грязного цвета брюки закатаны до колен… светлая рубашка, прилипшая к темной коже… Он стоит, прислонившись к столбу… вытирает лицо платком… лицо повернуто в его сторону. Затем снова наступила чернота.

Молния.

Подтверждение.

Он никуда не исчез.

В коротком промежутке между вспышками Бобби успел отпрыгнуть от окна к самой сухой стене из четырех. Пальцами, подрагивающими, как соломинки для газировки, он нащупал дробовик. Достаточно выстрелить через окно над навесом – никто не услышит, – и, возможно, это отпугнет Сборщика. Но тут он вспомнил, что у Дайаны были планы насчет этого человека. Он не знал, что делать. А еще Барбара рядом. Оказавшись перед дилеммой, он повел себя как настоящий солдат – помочился горячей мочой в свои и без того уже мокрые джинсы.

– Боже… – произнес он. Потом вспомнил, что как-то сказал ему отец и что сам повторял себе каждую неделю в воскресной школе.

Я не верю в бога, которому нужно молиться.

– Выключи свет, прежде чем пойдешь к себе наверх.

– И не смотри всю ночь телевизор.

– Ладно. – Джон встал и поцеловал мать в лоб. Он был уже намного выше ее, но оставался послушным сыном. – Если дождь перестанет идти до того, как я лягу спать, я схожу и вычерпаю воду из лодки.

– Не выходи на улицу во время ливня.

– Не выйду, не волнуйся. Все равно, он почти уже кончился.

Проводив взглядом родителей, поднимающихся по лестнице наверх, Джон пошел на кухню и взял себе еще колы из холодильника. При этом он испытывал легкое чувство вины,