—      Вот-вот, а он решил, что это ей поможет. «У нее, — говорит, — комплексы. И торможение». Он стал ее психоанализировать. Сеансы происходят в отдельной комнате. Она не должна мне рассказывать, что они там делают и о чем говорят. Все это окутано покровом тайны. Но платить должен я. А это, черт возьми, стоит кучу денег.

—      Да, говорят, это очень дорого.

—      Уж поверь мне! Ну и ловкач этот Риге! Его-то ничем не затормозишь.

—      Ты так и не узнал, что они там делают во время сеансов?

—      Нет, не узнал. Да мне в конце концов все равно, лишь бы это ей помогало.

—      А разве не помогает?

—      Ничуть. Наоборот. Пожалуй, стало еще хуже.

—      Может, вам стоит завести ребенка? Увидишь, она сразу поправится. Многим женщинам это идет на пользу.

—      Я уже говорил Риге. Но он заявил, что она слышать не хочет о детях и имеет на это полное право. Ребенок помешает развитию ее индивидуальности.

—      Странно!

—      Очень странно.

—      Ну, а удалось Риге хотя бы отвадить ее от ликера?

—      Отвадить от ликера? Что ты! «Если что-нибудь доставляет удовольствие, от этого никогда нe надо отказываться. Тем более ей!» Пусть продолжает. Пусть разматывает клубок до конца. Не надо ей перечить. Пусть ее целый день лежит в постели и тянет ликер. Она любит ликер «Конфетка».

—      Да ведь это чудовищно! Неужели ты не выставил Риго за дверь?

—      Какое там! Он говорит: «Если прервать курс лечения, она помешается». Ох, и ловкач, я тебе доложу! Он внушает ей бог знает что. Убедил ее, что я садист. Теперь она рассказывает каждому встречному: «Мой муж садист, представляете, каково быть его женой!»

—Господи помилуй! Не лучше ли вам разойтись?

—      Что ты! Это совершенно исключено. Развод — неслыханный скандал в Скерне. Я занимаю видное положение и должен заботиться о своей репутации. А то пойдут пересуды. Разведенный полицмейстер — вещь небывалая. Мне придется оставить должность. Да я и сам принципиальный противник разводов. Они ведут к безнравственности. Нет, я должен жить с этой гиеной.

— Но ведь все имеет свой конец. Сколько времени продолжается психоанализ?

— Какой там психоанализ! Теперь о нем уже и речи нет. Теперь они придумали что-то новое, какую-то «вегетативную терапию». По ней надо что-то расслаблять и делать только то, что тебе по вкусу. Если ты себя принуждаешь, возникает торможение. Малейшее насилие над собой причиняет непоправимый вред. Представляешь, какая находка для моей жены! Никакого насилия над собой! Любишь майонез — ешь майонез. «Разматывайте клубок до конца, — учит Риге. — И главное, никакого насилия над собой!»

Наш домашний врач сказал, что жена слишком растолстела. «Надо быть воздержанней в пище», — посоветовал он. «Воздержанней? — заявил Риге. — Это самое вредное. Никогда не надо воздерживаться». И теперь, когда жене хочется майонеза, она посылает горничную в магазин, чтобы та купила ей полфунта, ложится в постель, уписывает его прямо из банки и жиреет день ото дня. Скоро она вообще не сможет подняться. Лежит на перинах и расслабляется. Она всегда была ленива, но теперь ее просто с места не сдвинешь. Приходится держать двух служанок, чтобы за ней ухаживали. Вот у них-то нет времени расслабляться. Весь день хлопочут на кухне. Это не дешево обходится. Совсем не дешево.

—      Какой ужас! Да и сам Риге, наверное, дорого обходится?

—      Еще бы! Я даже не решусь тебе признаться, сколько ему плачу. А потом его поездки...

—      Неужели он ездит из Копенгагена?

—      Нет, он живет в Орхусе. У него там вегетативная клиника. Оттуда он и совершает свои объезды. И вот ему надо платить за бензин...

—      Ну-ну!

—      Он предлагал и мне проделать курс, чтобы избавиться от торможения. «Вдвоем вам будет дешевле стоить, я сделаю скидку», — пообещал он. Только боже меня упаси! Я не хочу избавляться от торможения. Знаешь, я его боюсь. О чем он ни заговорит, все становится вверх ногами. Он во всем видит непристойности. Самые простые вещи, оказывается, имеют неприличный смысл.

—      По-моему, все это чепуха.

—      Наверное. Но мне от этого не легче. Представляешь, каково жить, когда жена целый день валяется в постели, ест майонез и пьет ликер.

—      Неужели она по-настоящему пьет?

—      Да, ликер «Конфетка». И заедает майонезом. Ей нравится ликер, потому что он сладкий. Ей нет никакого дела до того, что в нем есть спирт. А Риге говорит: «Не надо ей противоречить. Ликер заменяет ей половую жизнь».

—      Чудно это все.

—      Кому чудно, а мне хоть плачь! А потом эта история со спальней, которую она по-прежнему запирает. Что мне прикажешь делать? В Скерне «таких» девиц нет. Приходится ездить в Ольборг. А это тоже стоит денег. Для чего же тогда жениться? А как ты устраиваешься в Хольстебро?

Судебный исполнитель залился краской.

—      Я... видишь ли, мне... мне это не очень нужно... Я холостяк, а это, видно, дело привычки.

—      Хорошо, что я поговорил с тобой, — вздохнул полицмейстер. — На душе становится легче, когда откроешься старому другу. Ну, твое здоровье, старина! Приезжай как-нибудь в Скерн. Чудесный городок! Недавно у нас разбили красивый парк. Жена будет очень рада.

—      Спасибо! — поблагодарил Гернильд.

Паром приближался к Корсеру. Пассажиры столпились у сходней. Каждый хотел занять в поезде место получше.

—      А ну, тихо! Не напирай! Назад! Ишь, что делают! Безобразие! — покрикивал полицмейстер.

Глава 11

В гостиной, обитой розовым штофом, юбиляры ждали начала праздничной трапезы. Они, смеясь, вспоминали школьные годы и стряхивали пепел в фаянсовые пепельницы, расписанные сюжетами из Библии.

На празднество явилось девятнадцать человек. Немало. Больше, чем можно было рассчитывать.

Кого же не хватает?

Не пришел толстяк Тюгесен. Самый толстый ученик и классе, над которым так забавно издевался лектор Бломме. «О ты, толстомясый Красе! Окажи нам милость: переведи сегодняшний урок!» Все собравшиеся отлично умеют подражать голосу лектора Бломме. Сам лектор Бломме умер много лет назад. Отравился леденцом. Гнусное, отвратительное убийство. А толстяк Тюгесен живет где-то на Востоке, на другом краю света и командует толпой кули. Тюгесен отсутствует по уважительной причине. Он так и не поступил в университет.