стопка книг. Но никто не видел его на лекциях. У него длинные волосы, черная борода и маленькие старомодные очки в металлической оправе. От всей его фигуры веет спокойным достоинством.

Каждой осенью появляются новые студенты, а старые исчезают. Облик завсегдатаев столовой меняется.

Один только Микаэль Могенсен по-прежнему восседает на своем месте в углу у окна. Всегда одинаковый, как бы забытый временем. Он пьет кофе и следит за стрелками часов на церковной башне.

Разумеется, ночует он где-то в другом месте. Но жизнь его протекает в столовой, и если бы кто-нибудь вздумал встретиться с ним, он должен был бы искать его именно здесь.

И вот кому-то действительно понадобилось увидеть Могенсена.

Однажды в полдень в столовой появились два господина с портфелями, члены некоего комитета. Они приблизились к столику Микаэля Могенсена.

—      Столик занят, господа, — заявил Могенсен. — Я люблю пить кофе в одиночестве и желал бы быть избавленным от необходимости слушать болтовню, а может быть, и чавканье посторонних людей.

—      Да мы же не посторонние, Могенсен! Неужели ты нас не узнаешь?

Могенсен близоруко взглянул па посетителей сквозь свои маленькие очки.

—      Не имею удовольствия, господа. Не припоминаю также, чтобы я имел честь пить с вами на брудершафт, и поэтому, если мои собеседники настаивают на продолжении беседы, предпочитаю, чтобы они употребляли при обращении форму второго лица множественного числа, принятую у благовоспитанных людей.

Посетители рассмеялись.

—      Ты все тот же! Такой же чудак! Неужто ты нас и вправду не узнаешь? Это Горн — Гаральд Горн. А я Кнуд Иоргенсен.

—      Ах, вот что! — сказал Могенсен. — Ну что ж, прошу садиться. Вас нелегко узнать, господа! Обзавелись животиком, Иоргенсен? А знаменитый литератор потерял свою шевелюру? Я иногда читаю ваши статейки в «Моргенбладет», Горн. Слабовато. На уровне сочинений первого ученика. Но старательно, ничего не скажешь...

Посетители рассмеялись. Смех покрасневшего Гаральда Горна прозвучал несколько принужденно.

—      А на каком поприще подвизаешься ты, Иоргенсен? Судя по размерам живота, трудом себя не изнуряешь?

—      Управляю государством, — ответил Йоргенсен. — Занимаю скромную должность начальника одного из отделов Министерства внутренних дел.

—      Что ж, это тебе как раз по плечу, не то что Горну, литературная деятельность! Мне случилось как-то перелистать вашу докторскую диссертацию, Горн, — «Наречия в «Посланиях» Хольберга»12. Увлекательная тема. Весьма важная и животрепещущая.

—      Надеюсь, что моя диссертация принесет некоторую пользу, если мне удалось в ней доказать истинно датский характер творчества Хольберга, — ответил Горн.

—      Разумеется. Не щадя живота своего, отстоим во славу божию датский дух хольберговских наречий! История нашей литературы, несомненно, улучшится, если сохранит свою национальную чистоту! Полагаю, что поборнику национальной литературы платят больше, нежели начальнику отдела?

—      Еще бы! — ответил начальник отдела.

—      А может, ты разрешишь поборнику национальной литературы предложить тебе чашку кофе или кружку пива? — примирительно спросил Горн.

—      Спасибо. Лучше кофе.

—      С пирожным?

—      Спасибо. С бисквитным. Еще лучше так называемую «медаль». Она круглая, с кремом, а сверху квадратный кусочек мармелада. Впрочем, он раз от разу становится меньше.

—      Знаешь ли ты, Могенсен, что нынче исполняется двадцать пять лет, как ты сидишь на этом стуле?

—      Спасибо, мне это известно.

Могенсен посмотрел на часы церкви Святого Петра, которые много лет отмеряли для него время. Он рассчитывал просидеть на этом стуле еще по крайней мере лет двадцать пять. Могенсен не подозревал, что четыре года спустя ему предстоит умереть необычной и страшной смертью. Но это уже другая история.

—      В общем ты в этом году юбиляр, — продолжал Иоргенсен. — Да и все мы юбиляры. Поэтому-то мы и пришли. Мы решили торжественно отпраздновать двадцатипятилетие со дня сдачи экзаменов на аттестат зрелости. Будет очень досадно, если ты не захочешь принять участие в торжестве.

—      Экзамен на аттестат зрелости не кажется мне событием, заслуживающим, чтобы его отмечали торжественным празднеством. А школьные воспоминания тем более не доставляют мне ни малейшего удовольствия.

—      Гм... да, но, видишь ли, если бы не экзамен на аттестат зрелости, ты не попал бы в эту столовую. А потом разве тебе не хочется встретить своих одноклассников и посмотреть, какими они стали?

—      Полагаю, что это весьма печальное зрелище.

—      Ну, не упрямься же, Могенсен. Мы очень хотим, чтобы ты присутствовал на юбилее. Кроме того, тебе представится отличный случай излить свою желчь.

Могенсен воткнул ложку в пирожное и задумчиво положил в рот квадратный кусочек мармелада.

—      У меня, кстати, и денег нет на подобные дурацкие затеи, и я не намерен напяливать на себя лакейский наряд...

—      Гм, видишь ли, — заметил Йоргенсен, — ты не один, у кого... у кого, так сказать, туговато с деньгами... Поэтому мы... словом, организовали фонд... понимаешь... В общем ты будешь приглашен. Ты не должен обижаться. Правда ведь? Мы просто хотели... Как старые товарищи... Правда ведь?

—      Благородная идея, изложенная с тактом, достойным чиновника ответственного министерства. Вы намерены организовать даровое питание для бедных. Только ты напрасно так смущенно краснеешь и ерзаешь, внося столь бескорыстное предложение.

—      Слушай, перестань наконец!.. Значит, можно рассчитывать, что ты придешь на нашу встречу?

—      Я подумаю.

—      Нет. Думать некогда. Сегодня мы заказываем приборы. Черт побери, Могенсен, ты обязательно должен прийти. Мы не можем без тебя.

—      Так или иначе, я не намерен рядиться в кельнерский наряд. У меня, кстати, и нет этой блистательной формы. Впрочем, может быть, вы учредили фонд помощи беднякам, желающим взять фрачную пару напрокат?

—      Это легко устроить. Я даже знаю такое заведение на улице Готхерсгаде, где можно...

—      Спасибо. Обойдусь. Я не расположен разыгрывать шута, наряжаясь как чучело. Если уж вы так настаиваете, чтобы я явился на ваше торжество, я приду в своей обычной одежде.

—      Это не имеет никакого значения. Приходи в чем хочешь. Лишь бы ты пришел.

—      Ладно, согласен. Заходите за мной перед закрытием столовой.

—      Да ты сам найдешь дорогу. Это на улице...

—      Географические открытия меня не прельщают.

—      Ну хорошо, мы зайдем.

Посетители, откланявшись, покинули столовую, а Могенсен направился к стойке, чтобы получить еще одну чашку кофе.

Глава 8

Кто-кто, а адъюнкт13 Аксель Нильсен имел право отпраздновать двадцатипятилетие со дня окончания школы.

Он служил теперь в той же самой школе, где когда-то получил аттестат