Сентябрьская катастрофа разрушила Польскую империю, от которой победители отобрали все земли, где собственно поляки составляли меньшинство населения.

Да и само Польское государство прекратило свое существование, но, как оказалось, весьма на короткий срок — чуть больше года. Теперь в этом больном вопросе Андрей постарался поставить если не жирную точку, то многозначительное многоточие.

Тобрук

— Вроде успели, майор. Эти макаронники еще не сдали крепость!

Генерал-лейтенант Роммель стоял на башне единственного в отряде танка Pz-IV и рассматривал в бинокль самую большую крепость в пустыне, если верить красноречивым заявлениям итальянцев, которым и соврать недолго, в чем Хайнц неоднократно и сам убеждался.

Майор фон Люк тоже разглядывал в окуляры мощного бинокля укрепления, которые не производили должного на него впечатления и обрушили сложившийся образ эдакого римского «Вердена» на восточный лад. Наоборот, оставляли двойственное впечатление.

Широкий противотанковый ров, вырытый в песке, кое-где был совсем не глубоким, наполовину занесенным: обычное явление, которое майор уже познал на собственной шкуре.

Песок был везде — хрустел на зубах с кашей, забирался под очки и порошил глаза, отчего они у всех немцев стали красными, как у породистых кроликов, забирался под вроде плотно застегнутую одежду, продирая жестким рашпилем кожу.

Но тут танкисты и разведчики на все лады крыли интендантов — выданное со складов тропическое обмундирование канареечной расцветки оказалось непригодным, а пробковые колонизаторские шлемы британского образца многие побросали сразу. Хорошо, что выручили итальянцы, выдав две тысячи комплектов своей пустынной формы — очень удобной, более приспособленной по расцветке к местности и, что весьма удивительно для этих вечных любителей карнавалов, достаточно практичной.

— Какое убожество, — пробормотал майор, продолжая разглядывать «неприступную крепость».

За рвом итальянцы обустроили укрепленные форты — по три бетонированных площадки для артиллерии, прикрытых пулеметными точками. Хорошо хоть не вытянули в одну длинную линию, а расположили шахматным порядком, дабы взять все прилегающее к ним пространство под перекрестный огонь.

Днем люди прятались от палящего солнца в подземных ходах сообщений и капонирах. Окопы были отрыты безобразно, на ходы сообщений, которые, по логике, должны опутать и скрепить все форты в единое целое, итальянцы не обратили должного внимания, чем значительно ослабляли будущую оборону.

Каждый гарнизон был представлен собственной судьбе — как хочешь, так и дерись, соседи помощи живой силой оказать не смогут, ну если артиллерийским огнем поддержат.

Продолжительный, на добрых пятьдесят километров, оборонительный периметр крепости опоясывали несколько рядов колючей проволоки в три-четыре «нитки», прикрытых минными полями везде, как уверяли итальянцы, в чем Люк сомневался, учитывая их небольшие возможности. Ну, если и прикрыли, то кое-как, в пару рядов, чрезвычайно узкими полосками.

— Убожество, а не оборона! Не так ли, майор?! — Генерал Роммель словно прочитал его мысли, и Люк в который раз поразился этому умению командующего дивизии.

— Так точно, майн герр! Единственное достоинство в открытой местности — осаждающим будет трудно подвести артиллерию.

— Верно, майор. Зато если крепко ударят в слабом месте танковым кулаком и возьмут хотя бы пару фортов, то задержать будет невероятно трудно, только контрударом из глубины.

— А если опереться на внутреннем поясе?

— Его нет, майор. Итальянцы не эшелонировали оборону. И денег пожалели, и сами лентяи, даже окопы отрыть не удосужились.

Люк помрачнел — перспектива оборонять такую «крепость» ему нравилась все меньше и меньше. Есть немалый риск не увидеть свою невесту Дагмар вообще, а не то чтобы повести ее к венцу через пару месяцев, как он рассчитывал в сентябре, надеясь на победную поступь итальянцев, которая на поверку оказалась жутким бегством.

— Мы будем драться не здесь, майор. Подождем подхода нашей первой бригады — тогда и устроим англичанам сюрприз!

Брест

— Паны есть паны, ничем их не исправишь — в глубокой заднице сидят, а все хорохорятся, о «Великой Польше» мечтают, чтоб от «можа до можа» раскинулась! Чтоб от Балтики до Крыма, и границу по Днепру, дабы «исторической краиной» володети!

Андрей глухо выругался, помянув по матери неразумных политиков, что неизбежно подвели страну к катастрофе. Треть населения бесправна, под запретом родная речь, что на западе, что на востоке «осадников» своих селили, лучшие наделы земли для них у местных селян отбирали. Вот и доигрались, «пацификаторы», мать их!

— А мне все это дерьмо разгребать пришлось!

С Польшей нужно было что-то делать, и причем срочно. Поляки в генерал-губернаторстве смотрели на оккупантов волками, и вопрос дальнейших взаимоотношений между народами мог быть решен только по-старинному, овеянному временем рецепту — вырезать всех непокорных. Рано или поздно, выиграй настоящий Гитлер мировую войну, он так бы и поступил со своими нацистами — уничтожил бы всех славян под корень, всех тех, кто онемечиться не пожелал бы.

Но Андрей мыслил не как «бесноватый» Адольф и хотел получить мир на долгие годы, а потому предложил фон Нейрату использовать проверенный чешский рецепт — те земли, где немцы в большинстве, останутся за рейхом, а все остальное отойдет новой Польше. Вполне разумное и толерантное решение проблем, вот только не тут-то было!

Престарелый президент Мосьницкий, министр иностранных дел Бек и прочие польские деятели, которых новое правительство генерала Сикорского в Лондоне вышвырнуло за ненадобностью (поступив, в общем-то, правильно, а тем было деваться некуда, потому отправились обратно в Варшаву под ярмо оккупантов — ни к Сталину же им подаваться прямиком в лагерь), почувствовали свою значимость.

Они наотрез отказались принимать границу с Германией 1914 года. Их можно понять — в такое правительство только бы самый ленивый поляк не швырнул камень. Андрей сразу вспомнил незабвенного Остапа Бендера с его обращением к Ипполиту Матвеевичу Воробьянинову: «Я его три месяца кормлю, пою, воспитываю, а теперь этот альфонс становится в третью позицию и заявляет, что никогда. Довольно, юноша!»

Пришлось немного славировать и пообещать передать большую часть Познанского воеводства, где поляки имели подавляющий численный перевес, а на остальных землях провести референдум, в положительном исходе которого, за исключением Торуни или Торна, как этот город переименовали немцы в конце XVIII века, фон Нейрат не сомневался. Еще Германия гарантировала, что поляки могут беспошлинно торговать через Данциг и иметь свободное судоходство по Висле.

Можно было, конечно, задействовать административный ресурс и поприжать панов, но Родионов захотел, чтобы процесс двухсторонних отношений выглядел хотя бы относительно честным.