— Прекрасно, прекрасно… — послышался голос Джеральда; он протискивался к ним.

— Как мило с вашей стороны представить нам молодую артистку! — заметила Салли Типпер.

— Вот эта последняя вещь мне очень понравилась, — пропыхтел сэр Морис.

Джеральд огляделся в поисках Нины.

— He сомневаюсь, она прославится…

К столу подкатилась та дама, что на выходные ездит в Бэдминтон.

— Вы правы, вы совершенно правы! — с жаром проговорила она. — А я слышала, что Майкл приглашает к себе на вечер весь Королевский филармонический оркестр!

— Майкл? — переспросил Джеральд.

— Ну… как его… Хезелтайн? Да, да… Но целый симфонический оркестр — вы представляете, сколько это стоит? Целое состояние! Впрочем, у Хезелтайнов был хороший год, — добавила она, словно защищаясь.

— Год у нас у всех был недурной, — пробормотал Джеральд.

Бертрана Уради Ник старался избегать, однако столкнулся с ним у стола, куда подошел с тарелкой.

— А, мой друг эстет! — громогласно воскликнул Бертран.

В этот момент он напомнил Нику иностранного официанта или таксиста. Но вслух Ник сказал с восторгом в голосе:

— Боже мой! Как вы поживаете?

Бертран не ответил — возможно, вопрос показался ему чересчур личным или чересчур тривиальным. Он окидывал зал, где официанты уже расставляли по углам и накрывали маленькие столики, гордым и подозрительным взглядом, прикидывая, куда сесть — повсюду эти английские снобы!

— Чертовски жарко сегодня, а? — обратился он к Нику. — Пойдемте сядем куда-нибудь, поговорим.

И с этими словами, снова как официант, повел его — не на балкон, где было просторно и прохладно, а к фасадному, выходящему на улицу, окну. Здесь они и сели, соприкасаясь коленями, полускрытые шторами, придававшими всему происходящему оттенок тревожной интимности.

— Чертовская жара, — повторил Бертран. — Хорошо, что, по крайней мере, в салоне у моего зверюги стоит этот чертов кондиционер.

Он кивнул в сторону окна, где, выглянув, Ник увидел огромный темно-бордовый «Роллсройс».

— А-а! — сказал Ник, не в силах поддерживать такое беспардонное хвастовство.

Номера машины он не видел, но сильно подозревал, что начинается он на БУ. Ник невольно усмехнулся — и тут же сверхъестественным усилием воли преобразовал усмешку в омерзительную улыбку восхищения. Ему вспомнилось, что у Кэтрин в детстве была фобия темно-бордового цвета. Еще она боялась долгого «о-о» и уверяла, что этот цвет и этот звук — одно и то же. Кажется, Ник понимал, что она имела в виду.

Бертран задал ему несколько вопросов о концерте. Ответы выслушивал серьезно и внимательно, словно на профессиональном совещании.

— Техника удивительная… — повторил он серьезно. — И ведь так молода… — и отправил в рот еще ломтик лосося.

Ник не совсем понимал, как отвечать: быть эстетом — то есть самим собой — и раскрывать перед Бертраном душу ему не хотелось. Кокаиновый кайф начал рассеиваться, и Ник поймал себя на том, что отвечает Бертрану нехотя и ворчливо. Он и сам еще не понял, хорошо играет Нина или нет. Наконец решил притвориться Долли Кимболтон и сказал:

— Бетховен — это потрясающе!

Но эту фразу Бертран, кажется, счел бесполезной. Сощурил глаза и ответил:

— Чертовски хорошо она сыграла вот эту, последнюю вещь.

Ник оглянулся, ища глазами Уани. Тот сидел за столом рядом с матерью и какой-то дамой средних лет, рассеянно глядя на нее сквозь длинные ресницы. Дама жеманно улыбалась под его взглядом: Нику не раз случалось видеть, как Уани пробует на женщинах этот фокус. С самого приезда Уради они с Уани не обменялись ни словом — и сейчас он взглянул на Ника, слегка кивнул и отвернулся, словно говоря: «Сам видишь, обязанности, толпа…» Если его и смутило, что его отец и любовник беседуют наедине, он ничем этого не выказал.

— С кем это там флиртует мой сын? — поинтересовался Бертран.

Ник рассмеялся и ответил:

— Не знаю. Должно быть, какая-нибудь министерская жена.

— Черт возьми, он у меня только и делает, что заигрывает с женщинами! — проворчал Бертран и, пародируя Уани, помахал ресницами. Нику вдруг представилось, как он каждое утро подбривает сверху и снизу свои тоненькие усики. В гардеробной, похожей на отдел мужской одежды в универмаге. Холодок утренней стали, подумал он.

— Вы же знаете, флиртовать он может с кем угодно, но никогда всерьез не посмотрит ни на одну другую женщину, — ответил он вслух, сам поражаясь собственному бесстыдству.

— Знаю, знаю, — проворчал Бертран, словно раздраженный, но и подбодренный тем, что его приняли всерьез. — А как у вас дела в офисе?

— О… отлично.

— А эти педики у вас там все еще работают?

— М-м…

— Право, не могу понять, какого дьявола Уани набрал целый офис этих чертовых педиков!

— Думаю, они просто хороши в своем деле, — ответил Ник. Он был в таком ужасе, что голос его звучал почти виновато. — Саймон Джонс — прекрасный художник, а Ховард Вассерстайн — замечательный сценарист.

— Ну и когда же, черт возьми, вы начнете снимать фильм?

— М-м… об этом лучше спросите у Уани.

Бертран отправил в рот картофелину и сказал:

— Уже спрашивал. Но он же мне никогда ничего не рассказывает! — Он промокнул губы салфеткой. — А о чем он будет, этот чертов фильм?

— Ну, мы хотели бы экранизировать «Трофеи Пойнтона»…

— В кино главное — побольше девок и стрельбы, — сказал Бертран.

Ник кое-как улыбнулся, с ужасом понимая, что как раз этих двух элементов в романе явно недостает. Вслух он сказал:

— Уани надеется, что нам удастся пригласить на главную роль Джеймса Сталларда.

— Еще один хорошенький мальчик? — подозрительно поинтересовался Бертран.

— Да, его многие считают красавцем. Он — восходящая звезда.

— Я о нем что-то читал…

— Он недавно женился на Софи Типпер, — подсказал Ник. — На дочери сэра Мориса Типпера. Это было в газетах. Вы, может быть, знаете, она прежде встречалась с Тоби, сыном Джеральда и Рэйчел. — Он спешил вывалить все эти гетеросексуальные романы, словно отвлекающую завесу.

Бертран улыбнулся так, словно его уже ничто не способно удивить.

— Да, я слышал, что он упустил крупную рыбу.

Ник почему-то покраснел и перевел разговор на журнал. О журнале он говорил с энтузиазмом новичка-продавца, еще не успевшего узнать истинную цену своему товару; упомянул, в частности, что они с Уани хотят отправиться в путешествие на поиск подходящих тем — это было почти признание. На секунду он вообразил, как сообщает Бертрану правду во всей ее прекрасной наготе, как рассказывает — между прочим, словно о многообещающем бизнес-проекте — о бритоголовом парне-проститутке, которого они с Уани на прошлой неделе сняли на двоих. Но в следующий миг внутреннее сияние померкло, сменившись грустью и особым серым беспокойством, в котором Ник винил присутствие Бертрана. Так же было и на Лаундс-сквер: и получаса не прошло, как уверенность в себе канула в лету, сменившись удвоенными сомнениями. Из удачной шутки разговор с Бертраном обернулся наказанием. Рядом с этим человеком, полной своей противоположностью, Ник чувствовал себя беспомощным и бессильным.