все условия, ставит под ними свою подпись и призывает свидетелей, что будет вершить дела согласно им». — «Значит, надобно будет написать все, что нам должно ответить на [условия] соглашения, и присяжную грамоту, дабы завтра покончить с этим вопросом и послезавтра надеть [на ходжу] одеяние [везира], а то все дела приостановились». — «Слушаюсь», — ответил я и удалился. Я составил черновик, и в час предзакатной молитвы эмир остался со мной наедине, обо всем осведомился и одобрил».

На другой день явился ходжа, и когда прием у государя кончился, пришел в терем, остался наедине и сел. Бу Сахль и Бу Наср отнесли соглашение к эмиру. Эмир потребовал чернила и бумагу и статья за статьей написал собственноручно на соглашении ответы и скрепил своей печатью, а внизу написал присягу. /154/ [Соглашение] принесли к ходже. Прочитав ответы, он встал и облобызал землю. [Затем] он пошел к престолу, поцеловал руку эмира, отступил назад и сел. Бу Сахль и Бу Наср представили ему присяжную грамоту. Ходжа громко прочитал ее и поставил на ней свою подпись, призвав в свидетели Бу Насра и Бу Сахля. Эмир за письменную присягу обратился к ходже с милостивой речью и дал ему хорошие обещания, а ходжа облобызал землю. Потом [эмир] сказал: «Пора расходиться, ибо завтра состоится облачение в одеяние [везира], а то все дела приостановились; есть у нас много важных вопросов и нужно все разрешить». — «Слушаюсь и повинуюсь», — промолвил ходжа. Соглашение унесли с ним, а присяжную грамоту положили [на сохранение] в государственной канцелярии[414]. Содержание присяжной грамоты и соглашения я уже привел в Макамах Махмуди[415], которые я сделал, в Книге макам[416], и здесь не повторяю, потому что слишком растянулось бы.

Всем стало совершенно ясно, что вопрос о должности везира разрешился, и в сердца запало беспокойство, ибо у власти стал человек немалый. Люди, на которых ходжа был в обиде, сильно перепугались, а Бу Сахль Завзани стал заноситься как нельзя ужаснее. Он объяснял людям так, будто везирство предлагали ему, а он, дескать, не захотел и вызвал ходжу. Однако люди с умом понимали, что это не так, как он рассказывает. Султан Мас'уд оказался гораздо догадливей, благородней и благоразумней, не отдавая никому должности везира, покуда оставался жив ходжа Ахмед. Он понимал, сколь велика мера значения и способности каждого. Ясным доказательством тому, что я сказал, является следующее. Когда ходжа Ахмед помер в Герате, эмир пересмотрел этих людей[417], но помнил ходжу Ахмеда, сына Абдассамада, и говорил: «Для сей должности нет более достойного человека, чем он»[418]. Поскольку в повествовании истории я дошел до этого места, то изложу сие обстоятельство полностью. Говорю я о нем не потому, что терпел от Бу Сахля несправедливости, ведь он и все эти люди уже отошли [в иной мир], да и мне ясно, сколько самому еще осталось жить, а рассказываю я правду и знаю, что люди умные и видевшие свет, читающие ныне написанное мною, меня не осудят. Ведь те [слова], что я написал в эдаком роде, — покорные слуги, за которых я отвечаю, клянусь Аллахом, да славится поминание его, удерживающим нас и всех мусульман от греха и ошибки по милости, превосходству и всеобъемлющему милосердию своему.

/155/ На другой день, девятого числа месяца сафара[419] ходжа явился ко двору. Он пошел впереди, а за ним последовали сановники, вельможи, серхенги, родичи государя и свита и сотворили обряд поклонения [государю]. Обратившись к ходже, эмир сказал: «Надобно [тебе] надеть одеяние везира, ибо у нас много дела впереди. [Всем] надлежит знать, что ходжа наш — наместник во всем, что обращается на пользу [нашей державы]. Его распоряжение и указание имеют силу во всех делах и то, что он порешит — неоспоримо». Ходжа облобызал землю и промолвил: «Слушаюсь и повинуюсь». Эмир сделал знак хаджибу Бильга-тегину, предводителю хаджибов, чтобы он проводил ходжу в вещевую палату. Тот подошел и взял ходжу под руку, ходжа поднялся и направился в вещевую палату. [Там] он оставался до позднего утра, ибо для облачения одеяния разведыватель небес[420] определил счастливый час. Все царские родичи и свита оставались поодаль[421], кто сидя, кто стоя. Ходжа надел одеяние, — я [тоже] стоял и смотрел и то, что я рассказываю, рассказываю как очевидец, имевший [к виденному] касательство и [производивший] оценку, — то был кафтан из багдадского саклатуна[422], белый пребелый, с весьма мелким узором[423], [к нему] чалма из длинного полотнища, однако необычайно тонкого и дорогостоящего, весьма тонкий с вышивкой плащ[424], большая цепь и пояс со всаженными в него сорокамискаловыми[425] бирюзовыми каменьями. Хаджиб Бильга-тегин оставался, сидя у дверей вещевой палаты.

Когда ходжа вышел, он встал, поздравил и вручил ходже один динар, платок и два пребольших бирюзовых камня, вправленных в перстень, и пошел впереди ходжи. [Ходжа] сказал ему: «Заклинаю тебя душой и головой султана, шествуй рядом со мной и скажи другим хаджибам, чтобы они шли впереди». «Не говори мне этого — ответил Бильга-тегин, — ты ведь знаешь мою любовь к тебе, к тому же на тебе государево одеяние и нам, слугам, надлежит блюсти его славу». И он пошел впереди ходжи. При нем находились [еще] два других хаджиба и множество мертебедаров. [Тогда же] произвели одного из гулямов ходжи в хаджибы с цветным кафтаном, ибо хаджибу ходжи не в обычае шествовать впереди него в черном. Когда он дошел до середины палаты, навстречу ему вышли другие хаджибы, /156/ подвели его к эмиру и усадили. «Да будет благословен ходжа!» — возгласил эмир. Ходжа поднялся, облобызал землю, подошел к престолу и поднес эмиру жемчужное ожерелье. Говорили, что цена ему была десять тысяч динаров. Эмир Мас'уд вручил ходже бирюзовый перстень, на камне которого было начертано имя эмира, и промолвил: «Се перстень царства нашего, даем его тебе, дабы было ведомо [всем], что вторым, после нашего приказа, повелевает ходжа». Ходжа принял [перстень], облобызал руку эмира и землю и удалился к себе домой. За ним двинулась такая свита, подобно коей никто не запомнил, так что в султанском дворце не осталось никого, кроме дежурных. Ходжа вышел через Дер-и Абдал'ала и последовал к дому. Начали являться вельможи и служилая знать. Они подарили столь много гулямов, денег[426] и одежд, каких не видывали ни у одного везира, одни от души ради сближения [с ходжой], другие из