торжественный. Когда прием кончился, ходжа пришел в диван, приступил к исправлению [своей] должности и повел дело так, как умел вести он. Поздним утром он позвал к себе Бу Насра Мишкана. [Бу Наср] явился в диван. [Ходжа] негласно передал для эмира устное сообщение, что, дескать, дело войскового надзора в беспорядке, как я уже докладывал государю. Бу Сахль Завзани пользуется уважением и стал досточтимым человеком. Ежели высочайшему мнению будет угодно, то пусть, позовет его [государь] и пожалует [его] халатом, чтобы он взял [на себя] надзор за этим делом, ибо оно — важнейшая из обязанностей. А я-де все, что сумею по части руководства и поддержки, исполню, дабы войсковое дело пришло в порядок. Бу Наср отправился и передал сообщение. Эмир сделал знак Бу Сахлю, — тот находился с недимами, сидя в собрании, — чтобы он подошел, и сказал ему несколько слов. Бу Сахль облобызал землю и вышел. Два хаджиба — один внутреннего серая, другой — внешнего[434] — проводили его в вещевую палату, надели на него весьма дорогостоящий халат и золотой семисотенный[435] пояс, кои все справили еще той ночью. Бу Сахль явился [еще раз к эмиру] и отвесил поклон. «В добрый час! — сказал эмир, — [тебе] следует пойти к ходже и действовать по его указанию, надобно позаботиться о войсковом деле, ибо оно важнее всех дел». — «Слушаюсь и повинуюсь», — ответил Бу Сахль, вышел и направился прямо в диван ходжи. Ходжа посадил его пониже себя и наговорил много любезностей. Бу Сахль вернулся домой, и все вельможи, царские родичи и свитские поехали к нему, воздали должное и принесли без меры всякого добра. Он же отдал распоряжение переписать рее, что доставили, и отправить в казну.

На следующий день Бу Сахлю Хамдеви, который был отставлен от должности везира[436], пожаловали весьма прекрасный халат, чтобы он исправлял должность мушрифа [всего] государства с тем, чтобы те четыре человека, коих до этого поставили мушрифами, /160/ были [отныне] его подручными вместе со всеми дворцовыми мушрифами. [Бу Сахль Хамдеви] предстал перед эмиром и отвесил поклон. Эмир сказал: «[За нами] долг за старую твою службу. Ты проявил любовь [к нам] и совершал подвиги, приветствуя нашу державу. Дело, порученное тебе, надобно исполнить в точности». — «Слушаюсь и повинуюсь», — ответил [Бу Сахль Хамдеви], вышел и направился в диван. Ходжа усадил его по левую руку, строго соблюдая чин, и сказал ему очень много хорошего. Ему тоже воздали должное и то, что поднесли, он отослал в казну.

Дело диванов окрепло. Значение и сила дивана везира были таковы, что подобного никто не помнил. Эмир соизволил дать везиру очень значительную власть, и он сразу же начал мстить и неистовствовать. Он разгласил происшествия с ходжами Бу-л-Касимом Кесиром, отставленным от должности ариза, Бу Бекром Хусейри и Бу-л-Хасаном Укайли, состоявшими в числе недимов. На них уже совершались посягательства, как я раньше повествовал в сей «Истории». Хусейри сам был могуществен в пору эмира Махмуда; на пирах он ссорился с этим государем и два раза был бит. Кесир сам исправлял должность везира, а Бу-л-Хасан купил[437] его[438] гуляма. Я расскажу после, что произошло с каждым из них.

В воскресенье одиннадцатого числа месяца сафара[439] старшему хаджибу[440] пожаловали очень большие знаки отличия: литавру, широкие значки, манджук, гулямов, несметную сумму диремов[441], ткани некроеные и прочие предметы по тому же перечню, как давали хаджибу Али Карибу под Гурганом. Когда прием кончился, эмир приказал проводить его в вещевую палату. [На него] надели кафтан; литавру поставили возле верблюдов, а значки у ворот дворца. Манджук, гулямов, несметные диремы и сундуки с тканями разместили посередине сада. [Бильга-тегин] предстал пред лицо в пожалованном черном кафтане, в двурогой шапке, [опоясанный] золотым поясом. Он отправился на хазру и исполнил обряд поклонения. Эмир ласково с ним поговорил, и он вышел и явился в диван ходжи. Ходжа сказал ему много любезных слов, и он поехал домой. Вельможи и знать весьма достойным образом воздали ему, что полагалось, и должность старшего хаджиба тоже закрепилась за этим сановником. Он был человек /161/ великодушный, щедрый и благородный, однако нрав имел крутой, и повадку его считали непохвальной. Нет человека без изъяна! Совершенство — Аллах, да будет он преславлен и всевелик!

С факихом Бу Бекром Хусейри в эти дни случилось происшествие: в состоянии опьянения рука его совершила преступление и по сей причине его поразила рука ходжи, он отомстил ему и достиг своей цели. Хотя эмир немедленно по-царски исправил [случившееся], честь этого человека в скором времени пропала. Я расскажу обстоятельства этого дела, дабы оно стало известно. *Нельзя отвратить приговор Аллаха, да будет он преславен и всевелик!* Случилось так, что Хусейри со своим сыном Бу-л-Касимом был в саду, в саду ходжи Али Микала, расположенном поблизости. Они выпили без меры вина и там заночевали. Утром выпили еще, — а пить вино поутру непохвально, умные люди редко так поступают, — и пили до поры между двух молитв. Потом, не переставая попивать, проехали к околотку Кой Ибад и, не доезжая до базара Ашикан — отец сидел в люльке, сын верхом на коне и [с ними] человек тридцать гулямов, — им случайно повстречался один из личных слуг ходжи, [тоже] верхом. Улица была узкой, и люди по ней передвигались с трудом.

Хусейри пришло в голову, — как приходит в голову пьяным, — почему, дескать, этот всадник не сошел с коня и мне не поклонился? — И он его скверно обругал. Человек ответил: ты-де, царский недим, почто меня поносишь? У меня есть господин поважнее тебя и тебе подобных, и этот господин — великий ходжа. Хусейри обругал и ходжу и крикнул: «Хватайте этого пса, посмотрим, у кого найдется храбрости прийти к нему на помощь!» — и он еще крепче помянул ходжу. Гулямы Хусейри налетели на этого человека, надавали ему в шею увесистых тумаков и разорвали на нем кафтан Бу-л-Касим, сын Хусейри, прикрикнул на гулямов, ибо он был осмотрителен, дальновиден и очень умен, — его большой ум был таков, что ныне он получил доброе вознаграждение: с тех пор, как он совершил хаджж[442], он отстранился от [царской] службы, /162/ удалился в скромную обитель, служит господу богу и творит благие деяния. Долгие лета сему вельможе и доброму другу! — Он очень извинился перед тем человеком и умолял