Я не замечала ничего вокруг, думая лишь о том, что совсем скоро увижу Себа, что на обратном пути, на узкой палубе плота, меж рыбных ящиков, его рослое, окрепшее и чуть располневшее тело будет прижиматься ко мне. Нас, лежащих близко-близко, будет качать на волнах. И едва ли мы заметим прохладные брызги на лице и холодок намокшей одежды.

Быстро темнело. Облака, что прятались за спинами домов, вдруг выползли на западный край неба; последние лучи заходящего солнца подсвечивали его, швыряя остальное в тень. Впереди, справа от меня, виднелась пристань, ее сваи и темные провалы меж ними почти скрыла поднимающаяся вода. Я знала: Себ ждет. Он наблюдал за мной, готовясь запрыгнуть на борт, как только я мастерски подведу плот к берегу. Я так ждала его похвалы, его молчаливого изумления! Ведь я прибыла забрать его домой!

Позже меня спрашивали, почему парень не возвратился обычным путем, как поступил бы любой на его месте: на автобусе через Тауэрский мост или пешком по пешеходному туннелю с Собачьего острова. А если уж решил по воде — почему не взял лодку? Почему захотел, чтобы домой я привезла его на плоту? Тогда путей и возможностей пересечь реку в том месте было меньше. Ни Доклендского метро, ни подземки в Северный Гринвич. Не было у Себа выбора. Именно так я и сказала, хотя знала, что парень при желании мог бы выбраться другим путем. На попутке до Блэкуоллского туннеля или поездом от Центрального вокзала до Уэсткомб-парка или Мэйз-Хилла. Просто поступать не так, как все, оригинальничать было так в его духе! Мальчик постоянно искал новых впечатлений и опыта. Себ вполне мог решить вообще не возвращаться в Гринвич, а, например, отправиться в плавание к Тауэру или вместе с отливом спуститься по реке к Дартфорду. Разница между плотом и речным трамвайчиком в том, что на плоту можно добраться куда захочешь, если правильно читать реку.

У меня тоже была причина: отчаянно хотелось убедить Себа, что я понимаю реку, как никто другой. Могу плавать по ней в дождь, ночью — не важно. Он попросил пригнать «Тамасу» — и я сделала это, не отступила, даже увидев грозовые тучи. Гордость — вот что погубило и меня, и Себа. Я думала, что справлюсь с рекой.

Отворачиваюсь от окна. Иду на кухню. Голова кружится так, что приходится держаться за стену. Надо выпить сладкого чая. В гостиной, не замолкая, звонит телефон. Не хочу никого, никаких незваных гостей. Больше не хочу общаться ни с кем, кроме Джеза. Входить в комнату не хочется, но, боюсь, запах рвоты Хелен может не выветриться. Открываю дверь, принюхиваюсь: только горьковатый аромат древесного дыма. Проверяю под креслами, диванными подушками. Сохраняю равновесие, опершись руками о сиденье дивана. Где сейчас ее тело? Оно вернется. И море и река возвращают своих покойников. Может, не сегодня. Да и, если я верно рассчитала прилив, не здесь. Где-нибудь в Блэкуолл-Риче или дальше — в Вулвиче или Тильбери. В мозгу мечутся образы: пришвартованная лодка; прошедшая ночь, ноги Хелен дергаются, я наваливаюсь на подушку, а когда вытаскиваю подушку из ее рта — он полон рвоты; оранжевая мини-юбка покачивается на темной воде.

Выхожу из дому, заставляю себя заглянуть за стену, убежденная, что река что-нибудь да оставит. Дождь перестал, и вода еще далеко — отлив. Ищу взглядом на берегу оранжевый шарфик Хелен, гранатовую сережку. Сапожок. Ничего — только камни, керамические трубы, пластиковый контейнер. Обычный вид здешнего берега, когда отходит вода. Такие контейнеры бросают в реку после того, как развеют пепел. Пепел людей, которые умерли естественной смертью и были удостоены надлежащих проводов. Меня передергивает. Хелен не повезло. Но она сама напросилась: не надо было приходить ко мне и просить помощи. У меня и так забот хватает.

Кругом грязь. От русла реки чем-то воняет. Похоже на горелую резину. Мимо проходит катер, волны выплескиваются на берег. Простояв неизвестно сколько времени, я поворачиваюсь. Дело сделано, назад дороги нет. Мысли скачут. Подушка. Надо ее высушить. А запах? Если он еще есть, кто-нибудь может унюхать.

Дома на кухне вытаскиваю подушку из стиральной машины, нюхаю ее и сую в сушилку.

Наконец поднимаюсь в музыкальную комнату проведать Джеза. Все случившееся не напрасно. Ради него. Мальчик не спит. Одинокий солнечный лучик подсвечивает волоски на его руке, закинутой за голову, коричневой на фоне белых подушек.

Джез разрешает мне лечь рядом. Обвиваю его руками. Парень кладет голову мне на грудь, и мне отчего-то представляется, будто он уже знает, что Хелен нет в живых.

Я собираюсь съездить к матери, а остаток дня провести с Джезом. Но когда через час открываю дверь во двор, вижу Алисию, сидящую на стене, — именно там, куда я сажала Хелен перед тем, как столкнуть. Если сейчас толкнуть девчонку, она опрокинется и полетит точно туда же, куда полетела Хелен, но скорее навзничь, чем лицом вниз. Вот только эта вряд ли умрет. Кое-что я хорошо знаю: не все люди легко покидают этот мир.

На руках у Алисии перчатки без пальцев, на шее шарф. Она курит. Ресницы густо подведены черной тушью. Девушка встает и давит окурок ногой.

— Хелен пропала, — докладывает она.

Пауза.

— Что значит «пропала»? — спрашиваю я.

— Не пришла домой ночевать. И прислала странную эсэмэску.

— В каком смысле странную?

— Мне не показали. — В глазах Алисии страх и подступающие слезы. — Полиция связывает ее исчезновение с историей Джеза.

— Погоди. — Сама удивляюсь своему спокойствию и логичности даже сейчас. — Хелен не ночевала дома. Это лишь с большой натяжкой можно назвать исчезновением.

— Мик говорит, она всегда приходила. Даже когда напивалась. Говорит, у нее крыша поехала. А вот я боюсь, что есть некто, желающий сделать нам больно: сначала Джез, теперь Хелен. Кто следующий? Мне страшно! — Ее голос взлетел до истерической нотки.

— Ну-ну, спокойно. Давай разберемся. Что такого странного в эсэмэске? Куда, как думает Мик, ушла Хелен? Почему он решил, что у жены «поехала крыша»?

— Боится, что она покончила с собой. — Алисия начинает рыдать. — Не верю, что она способна на такое! А он говорит, что опасался этого с того момента, как Джез пропал. И Хелен прессовала полиция.

— А твоя мама? Ты с ней не обсуждала это?

— Моя мать свалила. — Девчонка ловит ртом воздух.

— А отец?

— На работе. — Она бросает на меня взгляд. — Я думала… Хелен говорила, вы единственный человек, с кем она может поговорить. Кроме меня. Типа вы слушать умеете. Не сплетничаете и не становитесь на чью-то сторону.

— Она так сказала?

Алисия глубоко вздыхает. Вытирает глаза тыльной стороной ладони.

— Просто не думаю, что полиция так уж сильно старается отыскать Джеза. Я нашла этот окурок…

— Да, помню.

— Значит, они плохо искали. Не смотрели в таких вот местах. — Она указывает на электростанцию, потом ведет рукой до угольного причала. — Здесь можно легко спрятаться или спрятать. Пожелай я держать кого-то в заложниках, выбрала бы именно такое место. Тут никто не ходит. Все давно заброшено.