— Как ты можешь? — Голос Жасмин, плаксивый от возмущения и негодования, донесся с дорожки. — Как ты смеешь?

Пусть говорит что хочет. Теперь Себ меня никогда не бросит.

Наверное, мы оставались там несколько часов, потому что вместе с сумерками начался отлив. Я лежала в грязи. Себ набрал полные пригоршни липкой коричневой массы и вымазал меня всю, начиная со ступней. Грязь была похожа на теплое одеяло, только вот она постепенно остывала по мере того, как уходила вода и ночной воздух подсушивал русло. Себ вымазал мои ноги, живот, грудь — все тело до самой шеи. Я было попыталась сделать то же самое с ним, поделиться необыкновенным ощущением — холодная тина теплеет, высыхая на коже, — но никак не могла изловчиться и наконец просто замерла, позволяя парню делать все, что вздумается. Закончив, Себ встал и рассмеялся.

— Человек из Толлунда!

— Кто-кто?

— Мужик, которого нашли классно сохранившимся в торфе. Пролежал там больше тысячи лет. И не сгнил. И не состарился. Это ты.

* * *

Вижу Алисию на железной лестнице.

— Версия полиции такова, — говорит девушка. — Хелен в то утро каким-то образом избавилась от Джеза. Это просто жуть какая-то! Но Мария говорит: стражи порядка полагают, что у Хелен был мотив, который увязывается с версией. Мария и Хелен, в смысле. И мне вот кажется: если найду Джеза, докажу, что они ошибались. Не знаю, что еще придумать. Хелен никогда бы не сделала племяннику ничего плохого. Ведь правда? Да, она много пьет. И врет, что была на работе. Но она ведь просто слабохарактерная?

Несколько секунд я молча смотрю на нее.

— Иди-ка домой, Алисия. Ты еще слишком молода для… таких дел. Предоставь это полиции.

Девушка поднимает на меня взгляд: зеленые глаза блестят, и, боюсь, она опять заплачет.

— А вот и Мэтт. Наше время закончилось.

* * *

Мы выходим на дорожку у реки.

— Что ж… — говорю Алисии, — я тебя не держу — беги по своим делам, в колледж или куда… Попробуй не думать об этом, пусть взрослые сами разбираются.

Смотрю вслед такой несчастной, одинокой девушке и чувствую, как больно щемит сердце.

Не люблю, когда друзей предают. Но Хелен уже мертва. И они почти сделали выводы. Еду на машине к ее дому. Я не была там несколько лет, с тех пор как Кит исполнилось не то пятнадцать, не то шестнадцать. Отваживаюсь пройти по центральной дорожке, сохранившей знакомый вульгарный запах бирючины, и стучу в дверь. Открывает один из сыновей Хелен. Парень прислоняется к дверному косяку, словно не привык сам держать собственный вес — довольно, кстати, внушительный. Соломенные волосы падают на покрытое угрями лицо. И как некоторым мальчишкам удается из ребенка превращаться сразу во взрослого? Я, кажется, понимаю, отчего у Хелен был комплекс неполноценности. Ее сын и Джез — их просто невозможно сравнить.

— Привет, Барни. Или ты Тео?

— Барни.

— Я пришла поговорить с твоим папой. Если он дома.

— Ага.

Он поворачивается, оставляя меня на пороге.

— Пап! — орет мальчик.

Из кухни появляется Мик: волосы дыбом, под глазами круги.

— Соня, заходи.

Он проводит меня в большую светлую кухню, за окнами которой — сад. В воздухе — слабый аромат ванильных духов Хелен, на полочке, рядом с корзиной фруктов, — цилиндрик ее губной помады «Мэк». Огромная ваза с герберами. Я и забыла, что подруга любила срезанные цветы.

— Кофе будешь? Чай?

— Нет, спасибо. Просто хотела узнать, как у вас дела. Я на минутку. Хелен появилась?

Мик берет мобильник с барной стойки:

— Прочти.

Опускаю голову и, якобы вглядываясь в текст, читаю эсэмэску, которую сама и писала.

— И как тебе? Мальчикам я еще не говорил.

— Слегка напоминает… прощание.

— Больше похоже на записку самоубийцы.

— Я не то хотела сказать…

— Так считает Том.

— Том?

— Человек из «семейной» инспекции. Он звонил в участок. Сегодня в полдень полиция начинает поиски.

— Ох, Мик… Прости, пожалуйста…

— И все из-за меня.

— Нет, Мик, не вини себя.

— Но ты же не знаешь, что здесь творится! Понятия не имеешь, каким я был идиотом! Если бы не… А Хелен, случаем, не говорила с тобой?

Я поджимаю губы. Мик кивает:

— Когда пропал Джез, началось настоящее сумасшествие. Я вел себя как… как обкуренный кретин! Какое-то затмение нашло. Знаю, это не оправдание. Но это все сломало.

На Мике джинсы, которым явно не помешал бы ремень. Футболка вылезла, обнажив белый валик живота с черточками торчащих под ним гладких рыжих волос. Он напряг мышцы и втянул его.

— А как дела с поисками…

— Джеза? Никак. Ничего не нашли.

Киваю. Во рту пересохло. Мик изучает мое лицо, будто обдумывает, стоит ли сообщить кое-что. Садится за стол напротив:

— Алисия, подружка пропавшего, нашла на дорожке у реки окурок и считает, что его бросил Джез. Но косяк слишком сильно развалился, чтобы можно было сказать точно. А еще опрашивали жителей окрестных домов. К тебе, наверное, тоже приходили?

— Приходили.

Мик встает, берет чайник, наполняет его водой из крана.

— Хелен считает, что полиция подозревает ее в чем-то. Ее все время допрашивают. Может, она тебе что говорила?

— Когда мы виделись в последний раз, она рассказывала о допросах.

— Она последней видела Джеза — это факт. Но есть еще кое-что. Хелен любит все излишне драматизировать. Впрочем, ты ее знаешь. Слишком откровенно выражает свои чувства…

Я жду.

— Полиция уцепилась за то, что Хелен якобы возмутило намерение Джеза поступить на тот же курс, что и Барни. Это с натяжкой можно считать мотивом, но как раз здесь какая-то тайна. В то утро, когда Джез пропал, она на работу не приходила. И полицейским об этом не сказала. Теперь говорит, что ходила в баню, но они навели справки, и это оказалось неправдой. Как бы то ни было, даже это не тянет на версию.

Он достает из шкафа чашку. Стоит, держа над ней качающийся пакетик чая. Замечаю: Мик в разных носках. И без обуви.

— У нее насчет Джеза пунктик. Почти навязчивая идея: Мария, мама мальчика, будто бы превзошла ее как родительница по всем статьям. Чушь такая… Но я боюсь, Соня… Слушай, ничего, что я вываливаю все это на тебя?

— Нет-нет, продолжай.

— Когда парень пропал, я все пытался как-то успокоить Марию. А Хелен, кажется, вообразила, что в моих действиях было нечто большее. Конечно, может, именно в этом причина и ее неуверенности, и беспокойства… Ну… Накануне поздно вечером она нас застала. И натурально взбесилась. Слово за слово… Я наговорил ей, чего не следовало, и теперь очень боюсь. Вдруг она приняла все близко к сердцу? Я не переживу, если, сам не зная, разрушил все собственными руками. Не переживу, если Хелен решила, что я поставил на ней крест, и сделала какую-то глупость… и это я во всем виноват…