В тот вечер Анна попросила матушку Лёве и Сюзанну помочь ей приготовиться ко сну. Она не хотела, чтобы рядом находились английские дамы. Это вызовет недовольство, Анна знала, но у нее были более серьезные поводы для беспокойства.

— Что вам известно о Кэтрин Говард? — спросила она.

Лицо Сюзанны напряглось. «Только не говорите мне, что весь двор уже знает!» — взмолилась про себя Анна.

— Она племянница герцога Норфолка, то есть кузина королевы Анны. Пост при дворе получила впервые, без сомнения, по протекции своего дяди.

И чего ради? Никто не обрадовался бы больше, чем Норфолк, если бы Генрих стал ухаживать за другой его племянницей. Наверное, он позлорадствовал бы, увидев, как Анна падет с трона королевы-консорта; ему бы очень понравилось снова подняться к вершинам почета и власти. Анна не усомнилась бы в желании этого старого лиса подставить Кэтрин на пути Генриха. Покладистая, верная долгу маленькая королева-католичка, не запятнанная связями с реформаторами, — это прекрасно подошло бы Норфолку! Анна надеялась, что забредает в мир фантазий.

— Она бедна как крестьянка! — сказала матушка Лёве. — Сказала мне, что ее отец умер в прошлом году и у нее нет состояния. Мать почила в бозе, когда Кэтрин была ребенком, и ее вырастили в доме бабушки, вдовствующей герцогини Норфолк. Ей не очень хотелось об этом говорить, она все твердила, как рада быть при дворе.

— Мне она кажется слишком развязной, — сказала Сюзанна, расплетая волосы Анны. — Она — вся насквозь Говард.

— А почему вы интересуетесь ею, ваша милость? — спросила матушка Лёве.

Анна села, чтобы с нее сняли туфли и чулки. Она решила не разглашать свои страхи, так будет лучше.

— Мне показалось, что я никогда не обращала на нее особого внимания и мне следует побольше узнать о ней. Странно, что Говарды до сих пор не нашли ей мужа.

«А может, как раз нашли», — поддразнил ее назойливый внутренний голосок.

Анне хотелось прямо спросить Сюзанну, доходили ли до нее слухи о связи короля с Кэтрин, но она слишком боялась услышать ответ. Лучше уж оставаться в неведении.

Или нет?

В последующие дни Анна обнаружила, что ее терзают сомнения: она пристально всматривалась в Генриха, когда тот приходил к ней, следила, не косится ли он в сторону Кэтрин, и за Кэтрин тоже приглядывала. Но больше поводов для волнения ни фрейлина, ни король не давали. Через неделю Анна заключила, что, вероятно, ошиблась. А когда получила в подарок от вдовствующей герцогини Норфолк дорогое украшение, то вздохнула с облегчением: казалось невероятным, чтобы герцогиня искала милости королевы, задабривая ее дарами, зная при этом, что король ищет благосклонности ее внучки.

По окончании турниров Генрих выглядел печальным и задумчивым. Анна опасалась, что контраст между ним, стареющим, и молодыми участниками состязаний привел его в уныние, напомнил об удовольствиях, которые теперь ему недоступны. В любом случае он имел причины жалеть себя, потому что был нездоров. Боль в ноге сковывала его движения, иногда он даже ходил с трудом, не говоря уже о том, чтобы сесть на коня. Мало того, у него появился нарыв, из которого сочился гной, и требовалось каждый день обрабатывать и перевязывать его, а это не слишком приятно, особенно притом что рана издавала зловоние. Анна чувствовала этот мерзкий запах, садясь с королем за стол. Хотя она и жалела Генриха, но это отвращало ее от пищи. Ей было стыдно. Он испытывал жгучую боль, и один или два раза Анна видела, как Генрих закрывал глаза и часто дышал, словно у него иссякали силы терпеть страдания.

Однажды вечером за ужином он положил на стол нож и со вздохом сказал:

— Я устал от жизни.

— Неужели врачи ничем не способны вам помочь? — спросила Анна, чувствуя себя беспомощной.

Генрих покачал головой:

— Нет, если только я не пойду под нож. Я собираюсь с духом.

В ту ночь он не пришел к ней в постель и две следующие тоже не появлялся — прислал вестника сообщить, что его принудили отдаться в руки цирюльникам, отворяющим кровь, и вскрыть нарыв.

Когда Анна вновь увидела своего супруга, он выглядел намного лучше, боль уменьшилась, хотя нога по-прежнему была перевязана.

— Я заказал новый набор турнирных доспехов, — сказал он ей.

Анне хотелось заплакать, потому что было ясно: доспехов этих ему не носить и никогда не стать атлетом-героем, каким он был в дни своей рыцарской славы.

Через два дня новый ансамбль музыкантов — Бассано из Венеции, которым Генрих даровал прибежище в Англии, — играл в покоях Анны. Король сидел рядом с супругой в окружении ее дам. Вдруг музыку прервал громкий всхлип. Все повернулись на звук, и королева увидела Анну Бассет, которая плакала на плече у миссис Кромвель.

— Уведите ее, — приказала она матушке Лёве, которая поспешила выполнить распоряжение.

Генрих дал сигнал музыкантам продолжать.

— Не могу понять, что так расстроило миссис Бассет, — сказала ему Анна, когда концерт закончился и дамы принялись накрывать стол к ужину.

— Утром я приказал арестовать за измену ее отчима лорда Лайла, — ответил Генрих, чопорно поджав губы. — Мне предъявили доказательства, что он планировал продать Кале французам. Сейчас он в Тауэре. Наверное, госпоже Бассет только что сообщили об этом.

— Какой ужас для нее и для вашей милости! — воскликнула Анна, думая, каким ударом это стало для амбициозной матери Анны. — Мне уволить ее?

— Нет, Анна. Она не совершала измены, и мне нравится эта маленькая шалунья. Можете сообщить ей, что мое неудовольствие на нее не распространяется.

— Ее отца казнят? — отважилась спросить Анна.

— Он мой кузен. Я не стану проливать его кровь. Пусть какое-то время погорюет о своей глупости в Тауэре.

Анна не ожидала от него такого милосердия.

Уже не одну неделю при дворе обсуждали коронацию Анны. Все с нетерпением ждали этого события. Однако никаких приготовлений до сих пор не велось, Пятидесятница прошла, а о коронации и помину не было.

Когда Анна пожаловалась на это доктору Харсту, его ответ был твердым:

— Я поднимал этот вопрос в беседе с королем. Вы имеете право на корону.

— Благодарю вас. Я боялась обсуждать с ним эту тему, чтобы не спровоцировать гнев. В последние недели у него так сильно меняется настроение.

— Мне это прекрасно известно, мадам. — Харст криво усмехнулся. — И я уверен, что лорду Кромвелю, или милорду Эссексу, как теперь его следует называть, тоже, так как, я слышал, позавчера король надрал ему уши и прогнал из своих покоев. Он вышел, побитый, но с улыбкой, и, смею утверждать, вскоре ссора была забыта. Если вы скажете королю, что герцог Вильгельм интересуется, когда вас коронуют, думаю, он отнесется к этому спокойно.

— Тогда я наберусь смелости и спрошу его, — пообещала Анна.