А ведь Сетарх действительно представлял нам его, я сразу обратила внимание… Да и как можно было не обратить — молодой, красивый, горячий, весь в каких-то идеалах и ожиданиях… А потом рассказывал мне, что сын погиб! Устроил эту охоту в Аншерии на наших собратьев, якобы мстил за него. Не подпускал меня к этому миру. Пока, наконец, не загнал в ловушку…

Что-то вычитав в моих глазах, Сетарх взмахнул рукой, создавая вокруг нас темную завесу, отделяя от остальных.

— Отбор, значит, — хмыкнула я. — Лучший способ влюбить в себя женщину — надеть на нее ошейник и заставить повиноваться! А до этого еще и унижаться в борьбе с остальными невестами. Но раз за другого жениха, конечно, тебя это обеляет.

— Я должен был удостовериться, что не пропущу тебя! И ведь чуял же, чуял, как ты подглядывала, да все не мог поймать!

— Ты заполучил мою руну, но не мою силу! Не представляю, на что вообще рассчитывал с таким отношением!

— Ты сама виновата своим условием! Пришлось срочно вносить коррективы в заклятие, вот и вылилось в этот… отбор! Была бы единственной невестой, уж я бы окружил тебя заботой! А так — обязательная девственность — единственная зацепка, которая у меня осталась!

— Старый извращенец!

Я машинально сделала рукой свой собственный знак — тот, каким молились мне адепты в храмах. До того, как Сетарх перебил большинство из них, отрезав меня от этого мира.

Все странные случайности казались все более и более неслучайными. Мир почувствовал, что богиня вернулась. Молитвы были услышаны… И Тили, и близнецов, просивших моей помощи. И Властелина. Я провела рукой по волосам. Моя сила помогала мне.

Улыбнулась, рассматривая своего извечного противника. Но ответить не успела: разрывая завесу, к нам ворвался Таанар.

— Мила? — спросил, вкладывая в вопрос столько всего… — Помнишь меня?

Я усмехнулась. Понимай, как хочешь, называется.

— To, как отец приводил тебя в наш мир? Или то, что мы теперь женаты?

Глаза Таанара вспыхнули и, расценив мои слова как согласие, он сделал шаг,

властным жестом обнимая меня, словно показывая, что отпускать не собирается.

Сетарх глядел на нас сузив глаза. Бросил взгляд на светящуюся руну Таанара и вдруг взревел:

— У меня под носом! Чужая магия! Скрывал!

— Скрывал, — признал Таанар без доли раскаяния.

— Надо было с самого начала понять, что заклятие мешает оценивать трезво! Надо было присмотреться, кого выбрал ты, на тебя же оно не распространялось… разве что в той мере, чтобы не дать узнать мне.

— Трезво?! — не сдержалась я. — По-моему, оно показало истинную суть наших отношений, расставило все по местам. Зачем ты вообще Таанара приплел, что тебе взбрело устраивать заклятие в Аншерии?

Сетарх посмотрел на сына с такой ненавистью, что до меня как-то моментально дошло. Или, может, возвращалась способность читать людей. И не совсем людей.

— Понятно, — усмехнулась я. — Собирался ткнуть его носом, что богиня выбрала тебя. Только обхаживать каждую невесту не хотелось, и ты попытался ускорить процесс своим ошейником. А вышло все наоборот.

— Я убью его! — свирепо пообещал Сетарх.

— Однажды ты уже убил его. В своих мыслях. Обрек на страдания ради собственного тщеславия!

Обнаружив удивленный взгляд Таанара, повернулась к нему, объяснила:

— Он же… Сказал всем, что ты погиб! Как же я переживала! Еще и пыталась утешить горюющего отца!

— Переживала? — приподнял бровь Властелин, снова напомнив, что передо мной пусть и не всесильный бог, но хозяин Аншерии точно.

— О тебе! — кусочки мозаики продолжали становиться на места, озаряя очередными внезапными открытиями. — Та легенда… Это ты так и не узнал, что я никогда не любила Сетарха! Вот почему он взбесился — побоялся, что тебе откроется правда! Где же сам Вельзейл?

— Там же, где и все остальные, — пожал плечами Сетарх.

— Неужели ты мог думать, что Сирена — это я? Такой меня видишь? Или хотел бы видеть?!

— Она была хороша, — признал Сетарх. — Жаль, что оказалась не тобой.

— Вот и обратил бы внимание на ту, что тебе ближе!

— После того, как побывала в руках моих командиров? — презрительно скривился Сетарх.

— А кто ее им отдал? — возмутилась я.

— А чья магия сделала ее ненасытной?

— Твоя! — мои глаза наверняка запылали от возмущения: нацепил на девушек ошейники и смеет еще меня в чем-то упрекать! — Ты не понимаешь, что такое любовь. Ты не способен любить.

— Это ты не понимаешь, что такое сила. И сейчас я тебе покажу.

— Эми, — Таанар машинально попытался отодвинуть меня себе за спину.

— Убью, — снова пообещал бог. В его руке вспыхнул черный пламенный меч.

— Я не хочу сражаться с тобой, отец.

— Ты украл мою женщину.

— Она никогда не была твоей.

— Я прощаю тебя, Сетарх, — произнесла я. — Уходи с миром, оставь этот мир в покое.

— Это мужское дело, Эмили, — презрительно выделил он мое имя.

— Я не стану искать мести за все, что ты сделал, — произнес Таанар. — Если оставишь Миловат в покое.

— Ты всегда был трусом, неспособным на великие поступки!

— До чего же разные у каждого понятия о трусости, — хмыкнула я, но Сетарх не слушая продолжал громыхать: — Не умел наслаждаться ни властью, ни местью! И ты, Миловат, никогда не отличалась кротостью нрава, так к чему лукавить о прощении?

— Если боги не будут прощать, то как научатся прощать люди?

— Отойди! — рассвирепел бог, переводя взгляд на сына. — Это вы должны молить о прощении меня!

— Не отдам, — Таанар заступил впереди меня, закрывая и показывая, кого именно не отдаст.

Почти машинально, на каких-то инстинктах вспомнился меч, до которого мы так и не добежали, вспомнилось движение, призыв — и вот уже оружие медленно проявилось у меня в руке. Мой. Я ведь богиня и мне не впервой сражаться!

Таанар бросил взгляд… Мой мужчина. Которого я выбрала в свадебном ритуале и выбираю сейчас.

Молча протянула ему оружие, показывая, что верю в него.

— Сколько раз я говорил тебе, все они — шлюхи, и не о чем жалеть! Женщины нужны для удовлетворения наших потребностей. Хочешь какую-то — возьми.

— Я помню твою позицию.

— И все равно готов драться с отцом за одну из них!

— Тебе не кажется странным, что ты сам готов за нее драться?

— Я сильнейший бог во всех мирах! Я всегда беру, чего хочу!

— Ты Миловат несколько столетий взять не можешь, — как же мне нравилась легкость, с какой мой мужчина разобрался в ситуации. Как же мне нравилось, что больше он не сомневается ни во мне, ни в себе!