– Нет, он умудрился как-то пробраться к нам и поговорить с Герой! Теперь эта дуреха мечтает о том, как бы сбежать из поместья от матери и уехать с этим мальчишкой! Ее послушать, так он само совершенство… Рассказывает даже, что он ее поцеловал, совсем так, как пишут в книгах.

– Тех книгах, которые вам дает Тома втайне от матери? – насмешливо спрашиваю.

– Нет, что вы!… – начала было Герда, но замолчала на полуслове. – Да, в них, – призналась.

– Хорошо, Тома молодец, знает, чему надо учить будущих невест. Ведьмовство и умение… понимать некоторые принципы общения с мужчинами, что еще нужно для идеальной жены? – усмехаюсь, немного ближе подойдя к Герде.

– С ней интересно, – пожала плечами девочка. Она опять пошла немного быстрее, чтобы отдалиться от меня. Плохо.

– А что ты? Тебе уже определили будущего мужа?

– Д-да, – сдавлено ответила Герда через некоторое время.

– И что, вы виделись?

– Да.

– Сколько раз?

– Два-три каждый год, по праздникам. Но я мало разговаривала с ним, мы проводили вместе не больше нескольких минут, – под конец речь замедлилась и стала тише. Герда остановилась и уставилась в одну точку, на цветок белой розы. Когда я подошел ближе, то заметил, что по щекам девочки ни с того ни с сего потекли слезы. Большие капли одна за другой вытекали из ее глаз, но лицо оставалось спокойным, девочка как будто не замечала, что плачет.

– В чем дело, графиня? – спрашиваю голосом, полным искреннего беспокойства.

– Просто… просто мне тяжело говорить об этом. Мне плохо, давайте найдем где-нибудь скамейку и присядем?

Я заботливо положил руки девушке на плечи и повел до ближайшей скамьи. Сев, Герда молча утерла слезы и попыталась успокоиться. Когда влага перестала набегать на глаза, девочка начала рассказывать. Сначала она говорила спокойно, но потом начала тараторить, почти глотая некоторые слова. Под конец ее уже снова душили рыдания.

– Дело в том, что мы с матушкой недавно сильно поругались. Это было во время примерки нового платья, которое мы заказали еще в прошлом месяце, но забрали совсем недавно. Так вот, девять дней назад, во время примерки этого платья мы и поругались. Корсет оказался такой тугой, что я не захотела его надевать, тогда матушка начала злиться, говорить, что я слишком много ем и ужасно растолстела, что я должна хоть задохнуться, но втянуть живот до нужного обхвата талии. Поскольку платье дорогое и другого у нас нет, то я просто обязана была его надеть… но мне было так больно, что я опять отказалась. Тогда матушка начала на меня кричать. Я испугалась и отступила назад, наткнулась на стол с вазой… она упала и разбилась. Это была матушкина любимая ваза, которая принадлежала еще прабабке тети Меви. Потом, отскочив от разбившейся вазы, чтобы не пораниться об осколки, я чуть не упала и ухватилась за новое платье на вешалке, чтобы удержаться… оно порвалось и… и матушка разозлилась еще больше… Неделю назад пришло письмо о том, что один из баронов будет на балу. Меня еще с рождения определили его сыну, но тот юноша так отвратителен, что мы тянули с помолвкой как могли. Матушке было бы много пользы от нашего брака, но… но она не хотела отдавать меня такому, как Дульсин. Он глупый, злой и очень, очень жестокий… он замучил до смерти кошку у меня на глазах!… Мама изменила свое решение насчет отсрочки моего брака, когда я ее так расстроила, разбив вазу и разорвав дорогое платье. Тогда она пообещала, что напишет письмо барону с просьбой подготовить сына и все остальное к помолвке, которую планировали как раз на моем семнадцатом году жизни. Так вот, на балу в честь дня рождения тетушки Меви мне будет сделано предложение, от которого я не смогу отказаться… Я подумала, матушка просто злится и хочет напугать меня, но потом… потом я увидела, как Симон повез это письмо к тому барону Геншевару… я обречена! Уже завтра все произойдет и ничего не исправить!…

– И ты молчала об этом? Первый раз слышу, что ты обручена с кем-то!

– А что и кому я могу сказать? – с огромным трудом давя в себе плач спросила Герда. – Тома и сестры знают, они утешают меня, как могут, но… но кроме утешений они все равно ничего не могут сделать. Моя судьба определена навсегда, – девочка горько вздохнула и утерла с глаз выступившие слезы. – Это мне наказание за мои поступки… Матушка всегда говорила, что небеса все видят и никогда не оставляют преступников без наказания!

– Ты уверена, что кара достойна твоих «преступлений»?

– Да… я ужасно поступила и… я совсем не раскаиваюсь, – призналась она мне так, как будто я был ее духовник.

– Что же ты сделала? Не вазу же разбила?

– Нет, я… – вместо ответа Гера зашлась рыданиями и больше ничего не говорила.

Подумав, я тихонько ушел, оставив девушку наедине со своим горем. Пускай выплачется, может, полегче станет. Я все равно уже узнал все, что мне было нужно, так что не стоит дальше теребить девочке нервы. Ей, такой молодой, слабой и нежной, нельзя сильно волноваться.

Я отправился на задний двор, где располагалась небольшая кузня и сарай. Там обитал этот Симон, местный мальчишка на побегушках. Насколько я знаю, парень проводит в кузне все свободное время, чинит какие-то инструменты или вещи, все, что под руку попадется. Сейчас, когда солнце близко к закату, он как раз должен быть там.

– О, Донан! – воскликнул Симон хрипловатым, еще ломающимся голосом, увидев меня. – Что тебе здесь понадобилось?

Утерев почти черным от масла рукавом нос, он оставил работу над сломанным ведром и подошел ко мне. Симон был ужасно одет, весь в грязи и окутан душком конского навоза после работы в конюшне. Но, не смотря на убогий вид, парень располагал к себе. Что-то в нем было такое, за что начинаешь уважать.

Несколько раз я раньше заходил к мальчонке за инструментами или еще чем-то, так мы с ним и познакомились. Не то чтобы мы часто общались, но, кажется, видели друг друга насквозь. Вор вора, как говорится…

– Так зачем ты пришел? – Симон повторил вопрос, вальяжно упершись спиной в высокие перила.

– Поговорить что-то захотелось, – улыбаюсь.

– Тебе надо со мной поговорить? – с подозрением выгнул широкую темно-рыжую бровь юноша. – И с каких пор мы приятели, которые встречаются, чтобы поболтать?

– С тех пор, как я подарил тебе этот нож, – улыбаюсь еще шире и, сняв с пояса свой охотничий ножик, втыкаю его в перила