— Как тебе все это? — повернулся Сарычев к Кравчуку, который, несмотря на большой рост, как-то съежился чуть ли не вполовину.

— Жутко!

Вытащив портсигар, Сарычев достал папиросу и, не скрывая наслаждения, закурил.

— Вот и я о том же, — произнес Игнат, выдыхая дым.

Во рту растекалась горечь.

— Логово Лешака располагается где-то неподалеку. Факт! Он отлеживается где-то в середине этого треугольника.

Убийцу они нарекли Лешаком. Ведь только нечистой силе могло прийти на ум — если таковой в действительности имелся — совершать столь страшные душегубства.

— Мне тоже приходила в голову такая мысль, — признался Рубцов. — Укрывище в лесу. Самое удобное место, чтобы спрятаться.

Игнат Сарычев кивнул:

— Места вокруг глуховатые. И это под Москвой! Трудно даже представить такое.

— Знаешь, мне даже как-то говорили, что в этом районе видели медвежьи следы.

— Охотно верю, — кивнул Сарычев. — Медведи могли с севера заходить. Не о том мы сейчас… Давай подумаем, где его искать.

— Предлагаю с самой середины треугольника. А там посмотрим, как поступать дальше. Надо привлечь кого-нибудь из местных, пусть помогут.

— Тут один сам вызвался, Пантелеем зовут, — подсказал Рубцов.

— Вот и хорошо, — кивнул Сарычев. — Как организуемся, так и выступим.

Организоваться удалось только поздним утром, когда, наконец, было получено разрешение на использование в разыскных операциях красноармейской части, квартировавшей неподалеку. Выстроившись в цепь, бойцы широким фронтом принялись прочесывать намеченную чащу. Предчувствие не обмануло — солдаты наткнулись на хорошо замаскированную землянку.

Странно, что ее вообще удалось обнаружить. Вырытая под косогором, она сливалась с местностью, и только невысокая закопченная труба — прямая линия, столь не свойственная природе, — выдала наличие жилья.

«Вот оно и логово Лешака!» — первое, что пришло на ум Сарычеву. Дальнейший осмотр подтвердил догадку.

Судя по зверствам, что натворил Лешак, можно было бы предположить, что пол будет устлан человеческими костями. Однако никакого беспорядка, вообще ничего такого, что могло бы насторожить даже самый предвзятый взгляд.

Землянка была ухоженной, но особо обжитой назвать ее было нельзя. Для этого в деревянных стенах не хватало еще с десяток крючочков и гвоздиков, а потому вещи кучей лежали на крепко сбитых нарах.

Судя по этим нарам, гигантом Лешака не назовешь. Росточка самого обыкновенного, таких людей большинство. Не исключено, что он приводил в землянку подельщиков, нары рассчитаны на трех человек, но можно было при желании уместиться и вчетвером. Не исключено, что четвертым могла быть и женщина.

Схема выстраивалась нехитрая. Высмотрев место для предстоящего грабежа и убийства, душегубы устраивали неподалеку от него землянку, откуда и совершали свои чудовищные вылазки, а когда взбаломученные и перепуганные жители начинали встречать любого чужака с вилами, то они перебирались на другое место.

Интересно, сколько же у Лешака таких землянок по Московской губернии? С пяток, а может быть, целый десяток?

В результате дальнейших поисков обнаружили еще одну землянку.

Более всего Сарычева поразила тряпичная кукла. Еще совсем недавно ее сжимала детская ладошка. Приглаживала кудельные волосы, укладывала рядышком с собой, и вот сейчас, брошенная в угол, она была словно напоминание о чудовищной трагедии.

Сарычев поднял куклу. Правая рука едва держалась на двух петельках. Потянешь слегка — и оторвешь! Вот только причинять кукле боль не хотелось. А пришить более некому. Ее хозяйка там, откуда не возвращаются.

— Чья эта кукла?

— Дочки Ермолаича, — сказал за спиной крепкий мужчина, сосед убитого.

Повернувшись, Игнат кивнул:

— Да, конечно.

— Любил он дочурку. Шестеро пацанов, а тут вдруг дочка появилась. Такая была радость!

Сарычев повертел куклу в руках. Вот и все, что осталось от некогда большой семьи.

— Вас, кажется, Пантелеем Ивановичем зовут?

— Можно и без отчества. Пантелеем…

— Пантелей Иванович, что-нибудь еще видите?

— Вот это Ермолаича, — кивнул мужчина на седла, лежащие в углу. — Я у него купить хотел. Кожа уж больно мягкая. Обещал он мне. — Махнув безнадежно рукой, добавил: — Да чего уж теперь!

— Что-нибудь еще видите?

Мужчина косолапо и как-то уж очень осторожно прошел в землянку. Через распахнутую дверь на нары рассеивающимся потоком падал свет. Темными оставались только углы, в которых аккуратной стопочкой были сложены немногие вещи. Рядышком лежала шинель.

Потянувшись за шинелью, мужчина резко обернулся на стоящего в дверях Сарычева.

— Моя шинель, — сказал он с каким-то придыханием.

— С чего вы взяли?

— Ворот у нее малость распорот, а полы обожжены. Можете посмотреть… У костра зимой грелся, вот малость и подпалил.

На лице мужчины застыл самый настоящий страх. Мерцание свечи придавало его лицу какую-то неестественную асимметрию. Сарычев только сейчас обратил внимание на то, что нос у крестьянина перебит, свернут слегка на сторону, придавая лицу Пантелея какое-то злодейское выражение.

Тревога мужчины невольно передалась и Сарычеву, он тихо спросил:

— Как же она здесь оказалась?

Пантелей заметно занервничал:

— Тут вот какая штуковина получается. Месяца два назад бродяга по нашему селу слонялся. У кого хлеба попросит, у кого самогонки поклянчит. Народ-то у нас на селе понимающий, сердобольный, не отказывали. К моему дому тоже подходил, я ему вот эту шинель и отдал. Она у меня еще с империалистической осталась. Я вот к чему говорю-то… Стало быть, он и к моему дому присматривался. Кто знает… может, того… вместо Ермолаича я должен убитым лежать. — Так и не дотронувшись до шинели, он испуганно отступил на шаг и, жалобно посмотрев на Сарычева, взмолился: — Пойду я… На вольный воздух, что-то мне нехорошо сделалось.

— Конечно, идите, Пантелей Иванович, — разрешил Игнат. — Потом поговорим.

— У меня-то семь детей, три дочурки, — качал головой Пантелей, направляясь к двери, — и четыре сына. Каково это. Э-эх! Завтра же свечку поставлю.

С его уходом гнетущее ощущение понемногу улеглось. Но оставаться здесь было и впрямь тяжело.

На табуретке стоял оплывший огарок свечи, рядом с ним газетный лист. Видно, долгими осенними вечерами, между злодеяниями, упырь почитывал прессу.

Игнат поднял газету — «Московский вестник».

По существу, подобная находка мало что скажет. Такая газета продается в любой бакалейной лавке, а еще их продают на улицах горластые пацаны. Просто она лишний раз доказывает, что Лешак явился откуда-то из Москвы.