падают новые камни. Но теперь они были вне зоны досягаемости, и как только мятежник, которого Макрон увидел ранее, понял, что потерь больше не было, он отдал приказ своим людям и скрылся из виду. Освободившись от страха быть раздавленными валунами, ауксилларии заняли свои места, хотя Макрон видел, что многие из них все еще были потрясены атакой.

Когда последние несколько человек встали в строй, он спокойно отдал приказ возобновить наступление, и колонна продолжила движение вперед, направляясь к горящим фургонам во главе обозного поезда. Лишь горстка мятежников осталась поблизости, грабя тела ауксиллариев и погонщиков и бросаясь к горящим фургонам, чтобы схватить все, что могло представлять ценность. Но как только они заметили приближение остальной когорты, они повернулись и побежали догонять своих товарищей, нападая на другие повозки и используя факелы, чтобы поджечь их.

Макрон миновал первое из тел, лежащих в высокой траве по обе стороны дороги, повстанцев и ауксиллариев с кровавыми ранами. Многие были живы, и в то время как повстанцы пытались убраться с пути приближающейся когорты, сирийские же раненые умоляли их о помощи.

— Оставьте их! — закричал Макрон, когда ауксилларий из первой центурии вышел из строя и бросился на помощь одному из своих товарищей. — Вернись в строй!

Некогда было останавливаться. Уничтожение багажного поезда необходимо было остановить. Он взглянул на ближайшую горящую повозку и среди голодного оранжевого пламени выделил раму онагра. Он почувствовал свинцовую тяжесть отчаяния при виде этого зрелища. От осадного поезда почти ничего не останется, даже если им удастся отбросить мятежников. А это будет означать, что Корбулон больше не сможет пробить брешь в стенах Тапсиса, чтобы его люди могли атаковать. Вместо этого он будет вынужден отказаться от осады или провести ближайшие зимние месяцы под стенами, голодом принуждая мятежный город к капитуляции.

Они приближались к массе повстанцев, окружавших уцелевшие повозки, и некоторые из их лидеров пытались выстроить своих людей в подобие линейного фронта, чтобы противостоять угрозе. Макрон приблизился к врагу на расстояние ста шагов, и в его направлении не было выпущено ни одной стрелы или рогатки. Затем он остановил когорту и приказал им выстроиться в линию через дорогу, в этот момент Спатос, Орфит и десять оставшихся всадников выскочили из роя повстанцев и поскакали, чтобы присоединиться к сирийцам. Макрон увидел, что их лошади тяжело дышат, и приказал им выстроиться позади вспомогательной пехоты, чтобы действовать в качестве последнего резерва. Опционы высчитывали темп, пока центурии чередоваяясь, поворачивали налево и направо. В центре осталась брешь, достаточно широкая, чтобы не соприкасаться с горящими фургонами. Когда последний человек занял позицию, Макрон занял свое место возле штабной группы. Он было подумал о том, чтобы спешиться, чтобы сразиться бок о бок со своими людьми, но он знал, что его место — в седле, где он мог наблюдать за происходящим и мог контролировать ход боя ауксиллариев.

— Четвертая сирийская! Мечи из ножен!

Послышался рваный скрежет и звон, пока ауксилларии вынимали свои гладии из ножен и держа их на уровне пояса, острия выступали перед линией овальных щитов, как стальные зубы. Ближайший из повстанцев замолчал при виде этого зрелища, и в этой части поля битвы воцарилась тишина, когда Макрон вытащил свой гладий и на мгновение высоко поднял его, прежде чем указать им на врага. — Наступать!

Пять центурий продвигались вперед, а опционы выкрикивали темп, выставляя свои жезлы, чтобы поддерживать линию. Глубиной в четыре человека, строй катился вперед, и лидеры повстанцев кричали своим последователям готовиться, толкая вперед тех, кто слишком нервничал или был ошеломлен перспективой кровавой битвы, чтобы достаточно быстро откликнуться на их приказы. Вскоре грубое подобие строя было готово встретить сирийцев.

С седла Макрон мог видеть, что происходит далее за врагами. Примерно в миле дальше двигалась последняя треть обозного поезда, которую прикрывали выжившие из шестой центурии и экипажи повозок, которые вооружились любым оружием, которое оказалось под рукой. Между двумя римскими отрядами другие повстанцы занимались грабежом брошенных повозок и отцепляли тягловых животных, прежде чем погнать их к ближайшим деревьям. Люди с факелами переходили от фургона к фургону, поджигая его содержимое, и в воздух поднимались новые столбы дыма. Макрон почувствовал тошноту, когда он наблюдал, как осадный поезд сгорает в огне. Теперь можно было спасти только то, что осталось от припасов.

Разрыв между двумя линиями сократился, и он мог видеть, как ауксилларии инстинктивно сгорбились за своими щитами, приближаясь к врагу. Один из повстанцев громко вскрикнул, поднял метательное копье и метнул его в римлян. Острие отскочило от щита и касательно задело бедро соседнего ауксиллария. Он ненадолго замедлился, прежде чем продолжить движение, кровь текла по его ноге. Было выпущено еще несколько копий, и двое сирийцев упали, их места поспешно заняли идущие позади них люди. В последний момент некоторые из наиболее отважных повстанцев с дикими криками ринулись вперед и бросились на линию римских щитов с серией глухих ударов. Больше не было необходимости поддерживать жесткую линию, да и это было невозможно, и опционы отступили за свой строй, чтобы убедиться, что никто из людей не пытался отступить, поскольку интенсивность событий начала нервировать наиболее обеспокоенных среди них.

Как всегда, безудержный пыл нерегулярных войск не мог сравниться с тренировкой и боевой тактикой даже вспомогательного подразделения, такого как Четвертая сирийская, и короткие гладии начали свою смертоносную работу в плотном строю тел вдоль линии боя. Различные копья, длинные мечи и дубины повстанцев было трудно эффективно использовать, и вскоре римская линия продолжила неуклонное продвижение вперед, оставляя за собой множество павших людей, раненых добивали задние ряды ауксиллариев, когда они проходили над ними. Несколько сирийцев также были убиты или ранены, и те, кто мог самостоятельно двигаться, следовали за ними, как могли. Остальным пришлось остаться позади, где они лежали, в надежде, что их товарищи вернутся за ними после окончания боя.

Довольно быстро боевой настрой противника дрогнул, когда его стали безжалостно теснить и крушить. Макрон увидел, как первые повстанцы начали выпадать из задних рядов, затем другие повернулись и начали отступать. Вдруг один человек перешел на бег, и сразу же другие последовали его примеру, а затем целые участки боевой линии мятежников отделились и обратились в бегство от вспомогательной когорты.

— Они бегут, ребята! — закричал Макрон, размахивая мечом. — Продолжать наступление! Отогнать ублюдков!

Когорта продвигалась вперед быстрее, и вот уже последний из повстанцев, все еще готовый стоять и сражаться, был сокрушен, получив удар гладия сбоку. Его тело дернулось, когда лезвие вырвалось наружу, и он рухнул на колени, и его