— Я только что узнал… возвращаясь от роженицы… Не могу ли я чем-нибудь помочь здесь? — Он выжидающь замолчал, уже мысленно рисуя себе свои героические подвиги в глубине рудника.

Доктор Льюис был розовощёк и юношески пылок, энтузиазм так и бурлил в нём. В Слискэйле его за глаза называли всегда «молодой доктор Льюис». Дженнингс посмотрел на него так, словно ему хотелось дать «молодому Льюису» хорошего пинка в его молодой зад. И отвернулся.

Баррас же сказал благосклонно:

— Очень вам признателен, доктор Льюис. Нам, может быть, понадобятся ваши услуги. Ступайте в контору, там Сол Пикингс сварит вам чашку горячего какао. Вы нам можете понадобиться позднее.

Доктор Льюис, обрадованный, суетливо побежал в контору. А Баррас, Дженнингс, Армстронг и Гудспет направились к старой шахте. Только что начинало светать. Было холодно. С невидимого неба тихо падали редкие, лёгкие, словно трепетавшие в воздухе хлопья снега. К четырём мужчинам присоединилась партия в двадцать пять человек. Молча шли они через взрытый пустырь. Снег постепенно окутывал их пеленой и скрывал от глаз. То был первый спасательный отряд.

Новость начала уже распространяться по городу. На Террасах распахивалась одна дверь за другой, и мужчины и женщины выбегали из дома и мчались вниз по Каупен-стрит. К бежавшим по дороге присоединялись другие. Они бежали, словно гонимые какой-то посторонней силой, словно копи вдруг стали магнитом, притягивавшим их помимо их воли. Они бежали, потому что не могли оставаться дома. И все бежали молча.

Марта узнала о несчастье от миссис Брэйс. В первую минуту она подумала скорее с благодарностью, чем с испугом: «Слава богу, моего Сэмми там нет». Сжимая грудь руками, она разбудила Сэма, затем накинула на плечи пальто и вместе с Сэмом побежала к шахте. Рядом бежал и старый Ганс Мессюэр. Ганс брил какого-то раннего посетителя, когда услышал о случившемся. И теперь он бежал, держа в левой руке намыленную кисточку. Дэвида новость застигла на велосипеде, по дороге в город. Он сразу повернул к копям. Жена Боксёра Лиминга узнала о случившемся, ещё лёжа в постели, а Ча, сын его, — выходя с чёрного хода из трактира «Привет». Сюзен, жена «Скорбящего», — во время утренней молитвы. Миссис Риди, повитуха, — у постели роженицы, где она помогала доктору Льюису. Джек Риди, её старший сын, в это время направился в трактир подкрепиться стаканчиком. Вместе с Ча Лимингом он тотчас побежал к шахте. Матери Неда Софтли сказали по дороге в прачечную. Старый Том Огль услышал новость в уборной. И побежал, застёгивая по дороге штаны.

Не прошло и нескольких минут, как во двор перед шахтой набилось человек пятьсот мужчин и женщин, а снаружи за воротами толпилось ещё больше. Они стояли молча, женщины почти все в платках, мужчины без пальто, резко чернея на белом снегу. Стояли, подобно громадному хору, выстроившемуся в тишине под тёмным от снежных туч небом. Они не были действующими лицами в разыгрывавшейся трагедии; но это не умаляло их участия в ней. Они стояли в молчании, молчании смерти под этим бессмертным, хмурым небом.

Было уже девять часов, и падал сильный снег, когда Баррас, Дженнингс и Армстронг, пройдя через «Снук», вошли во двор перед шахтой. Армстронг посмотрел на толпу и сказал:

— Не приказать ли запереть ворота?

— Нет! — возразил Баррас, рассматривая людей своими холодными близорукими глазами. — Велите развести костёр. Большой костёр посреди двора. Им холодно стоять здесь.

Зажгли костёр. Чарли Гоулен, Джек Уикс и рукоятчики притащили кучу досок и другого строевого леса, чтобы поддержать огонь. Как раз к тому времени, когда он разгорелся, явилась первая партия волонтёров из Ситонских копей. Они пошли прямо к старой шахте. Потом приехали из Тайнкасла ремонтные рабочие и привезли с собой три вагона оборудования. Армстронг дежурил у телефона. Баррас и Дженнингс пошли обратно к старой шахте. Из-за рудничного газа невозможно было спуститься в шахту, но они рассчитывали, что газ скоро выкачают. Уже начали устанавливать копёр, лебёдку и вентилятор.

В одиннадцать часов приехал Артур Баррас. Он провёл субботу и воскресенье в гостях у Тоддов, в Тайнкасле, и в это утро приехал домой поездом, прибывавшим в Слискэйль в три четверти одиннадцатого.

Взволнованный, запыхавшийся, ворвался он в контору.

— Папа, какой ужас!

Баррас медленно обернулся.

— Да, это страшное несчастье.

— Чем я мог бы быть полезен? Я готов делать, что угодно. Надо же было такому случиться, папа!

Баррас мрачно поглядел на сына, махнул рукой и сказал:

— Божья воля, Артур.

Артур ответил взглядом, полным смятения.

— Божья воля, — повторил он каким-то странным тоном. — Что это значит?

Но в эту минуту торопливо вошёл Армстронг.

— Объединённая Компания даёт два насоса. Их сейчас нам отправляют. От Хортона пришлют новый турбинный. Мистер Проберт сказал, что готов сделать всё, что может.

— Благодарю вас, мистер Армстронг, — сказал Баррас механически.

Напряжённое молчание длилось, пока не вошёл, прихрамывая, старый Пикингс с тремя большими чашками какао. Старому Солю было уже за семьдесят, но, несмотря на деревянную ногу, он был ещё очень проворен. Он ковылял по территории рудника, выполняя разную работу наверху и отлично умел варить какао.

Артур и Армстронг взяли по чашке. Баррас отказался. Артур и Армстронг стали уговаривать его выпить какао, говоря, что это его подкрепит, а Армстронг добавил, что немыслимо работать натощак. Баррас все отказывался; он выглядел несколько возбуждённым.

Сол Пикингс сказал:

— Молодой Льюис спрашивает, нужен ли он вам ещё. Если ему придётся ждать, я снесу ему эту чашку.

Молодой доктор выпил уже четыре чашки какао, они немного разбавили его героизм. И он был вынужден деликатно осведомиться, где уборная…

Баррас посмотрел на Армстронга.

— Было бы хорошо, если бы врачи нашего города по очереди дежурили здесь ближайшие несколько дней.

— Прекрасная мысль, мистер Баррас, — воскликнул Армстронг. Он поспешно вышел, чтобы переговорить об этом по телефону.

— Папа, — начал Артур с чувством, похожим на отчаяние, — как это случилось? Я хочу знать.

— Не сейчас, — остановил его Баррас. — Не сейчас.

Артур отвернулся к окну и прижался лбом к холодному стеклу, покрытому морозным узором. Тон отца на минуту заставил его замолчать.

Вошёл, запыхавшись, старший брандмейстер Эбенезер Кемау. Он надел форму, украшенную множеством ярко-красных шнуров и восемью внушительными медными пуговицами, которые миссис Кемау всегда начищала до блеска. Мистер Кемау был низенький, лысый человек, круглый как шар. Он питал слабость к мундиру, начал свою карьеру рано, с картонной каски в бригаде мальчишек, а теперь состоял одновременно и старшим пожарным и капельмейстером в Слискэйле. Он играл на четырёх музыкальных инструментах, в том числе на треугольнике, и регулярно получал призы на областной выставке за выращиваемый им душистый горошек. За последние пять лет он потушил один-единственный небольшой пожар на заброшенном пивоваренном заводе.