Начали взрывать кровлю, сбрасывая в воду твёрдый, как железо, базальт, чтобы, засыпав котловину, пройти через неё. Поставили компрессор, который приводил в действие буры; пустили в ход лучшие алмазные буры. Работа была убийственная. Работали в темноте, в пыли, в поту, среди паров сильновзрывчатых веществ. Работали с каким-то бешеным исступлением. Один только Баррас оставался спокоен. Спокоен и непроницаем. Он был движущей и направляющей силой. Вот уже восемнадцать часов подряд он не уходил из шахты. Только что вернувшийся после шестичасового отдыха Дженнингс умолял его:

— Ради бега, пойдите, поспите немного, мистер Баррас, вы себя убиваете!

Уговаривали его и мистер Проберт, и Армстронг, и несколько видных представителей власти: он уже и так много сделал, а чтобы засыпать котловину, понадобится ещё по меньшей мере пять дней, пусть же он до тех пор побережёт силы. Даже Артур взмолился:

— Поспи немного, ну, пожалуйста, папа… пожалуйста.

Но Баррас вздремнул только с полчаса на стуле в конторе. Он не уходил домой до вечера четвёртого дня. В этот вечер он пошёл в усадьбу пешком.

Было всё так же мучительно холодно, и земля по-прежнему была покрыта только что выпавшим снегом. Какой он был ослепительно-белый!..

Баррас шёл по Каупен-стрит, сосредоточенный и серьёзный, но без единой мысли в голове. Со времени катастрофы он не способен был ни о чём больше думать. Он как-то подсознательно отрешился от всего и развил мощное наступление на шахту, всецело сосредоточился на деле спасения погибавших. Эта ледяная отрешённость не изменяла ему, поддерживала его силы. Глубоко под покровом наружного бесстрастия шла большая душевная работа, подобная сильному течению под ледяной корой реки. Баррас его не замечал, но течение прокладывало себе дорогу.

Улицы, по которым он шёл, были безлюдны, все двери заперты, нигде не видно ни одного играющего ребёнка. Многие лавки были закрыты железными шторами. Тихий ужас смерти веял над Террасами, тишина отчаяния. С противоположных концов Альминской Террасы шли навстречу друг другу две женщины. Они были приятельницами. Но, проходя отвернулись друг от друга. Ни слова с обеих сторон. Молчание. Даже их шаги заглушены снегом. В домах та же тишина. В жилищах тех, кто погребён в шахте, столы накрыты к завтраку в надежде на их возвращение. Такова традиция. Даже ночью не опускаются шторы. В доме № 23 по Инкерманской улице Марта пекла пирог: Роберт и Гюи оба любили горячие пироги.

Сэм и Дэвид сидели молча, не глядя на неё. Они вернулись из старой шахты; оба помогали там. Дэвид целых четыре дня и не заглядывал в школу. Он забыл о школе, забыл о своих экзаменах, забыл о Дженни. Он сидел молча, опустив голову на руки, думая об отце, погруженный в горькие, ему одному ведомые мысли.

После духоты и шума в шахте Барраса особенно поразили холод и тишина, царившая вокруг него. Он продолжал путь, и тяжёлый вздох вырвался из его груди. Он не сознавал этого. Он не сознавал ничего. Пришёл домой. Там ожидала его огромная кипа корреспонденции, письма восхваляющие, сочувственные, соболезнующие, телеграмма от Стэпльтона, слискэйльского депутата в парламенте, телеграмма от лорда Келла, владельца земельного участка, занятого «Нептуном», телеграмма от лорда-мэра из Тайнкасла: «Ваши геройские усилия спасти погребённых в шахте вызывают наше величайшее восхищение. Молим бога об успехе дальнейших мероприятий». И ещё одна — от короля, полная всемилостивейшего сочувствия. Баррас прочёл все внимательно. Он прочёл письмо жены одного фабриканта резиновых шлангов в Лидсе, предлагавшей доставить ему бесплатно (подчёркнуто) пятьсот ярдов или больше (подчёркнуто) шлангов их фирмы для того, чтобы можно было спускать горячий суп погребённым шахтёрам. Забавно! Но он и не улыбнулся.

На следующий день он рано утром вернулся на рудник. Уровень воды в главной шахте снизился уже настолько, что туда могли спуститься водолазы. Водолазам пришлось примириться с тем, что максимальная высота воды в этажах доходила до восемнадцати футов. Несмотря на это, они пробрались по этажам «Глоба» и «Парадиза» до самого места обвала. Они проделали трудное и утомительное обследование. А между тем Баррасу лучше всех было известно, как бесполезно это обследование. Семьдесят два трупа утонувших — вот всё, что нашли водолазы. Они вернулись. Сообщили, что внизу нет в живых ни одного человека. Что не меньше месяца понадобится на полную осушку этажей. Потом водолазы спустились вторично, чтобы вытащить мёртвых. И тела утонувших шахтёров, связанные вместе, раскачивались, поднимались из шахты наверх, на яркий дневной свет, которого они не могли больше видеть.

Все силы сосредоточены были теперь на продвижении в старую шахту: теперь всем было совершенно ясно, что те, кого не досчитались, могли оказаться замурованными в отвале. Хотя с момента катастрофы прошло уже десять дней, люди эти, может быть, ещё живы. И в новом бешеном усилии те, кто работал у котловины удвоили старания. Они напрягали нервы, расточали все свои силы. От начала взрывных работ прошло шесть дней, и, пустив в ход последний заряд, они перебрались, наконец, через озеро на главный штрек, продолжавшийся за ним. Измученные, но ликующие спасатели ринулись вперёд на запад. Но в шестидесяти шагах от озера им преградила дорогу совершенно обрушившаяся базальтовая кровля. Они остановились в безнадёжном отчаянии.

— О боже мой, — простонал Дженнингс. — И осталось-то, может быть, каких-нибудь полмили!.. Никогда мы до них не доберёмся. Никогда. Это конец.

Он в полном изнеможении прислонился к базальтовой скале и закрыл лицо рукой.

— Мы должны идти дальше, — произнёс Баррас неожиданно громко. — Должны идти дальше.

Первым умер Гарри Брэйс. У Гарри Брэйса было слабое сердце, он был уже не молод, да и купание в Скаппере жестоко отозвалось на нём; он умер просто от истощения. Никто не знал, где и как это произошло, пока Нед Софтли не наткнулся рукой на мёртвое, похолодевшее лицо Гарри и закричал, что Гарри умер. Случилось это к концу третьей ночи, но, впрочем, для них теперь всегда была ночь, потому что лампы опустели и погасли, и все свечи догорели, кроме одной, которую Роберт берег на крайний случай. Темнота была не так уж неприятна, она милосердно окутывала их, теснее объединяла и укрывала.

Их было всего девять: Роберт, Гюи, Лиминг, Пат Риди, «Иисус Скорбящий», Сви Мессюэр, Нед Софтли, Гарри Брэйс и ещё два шахтёра — Беннет и Сет Колдер. Первый день они занимались лишь тем, что стучали, главным образом, стучали… та-та… та-та… та-та-та-та… Снова и снова — та-та… та-та… та-та-та… словно чёткий бой барабана. Стучать было необходимо, стук указывал их местопребывание в непроглядном мраке. Десятки людей были спасены, благодаря тому, что их стук услышали спасавшие… Та-та-та-та-та… Они по очереди подходили к каменной стене. Но на второй день Боксёр вдруг завопил:

— Перестаньте! Ради Христа, перестаньте, не могу я больше слышать этот проклятый стук!

Нед Софтли, чья очередь была стучать, тотчас же остановился. Видимо, и остальные были довольны, когда стук прекратился. Они не стучали около часу, затем все, в том числе и Боксёр, решили, что надо продолжать. Люди, которые придут, должны прийти через старую шахту Скаппера, они, вероятно, уже где-то очень близко. — «О, они уже, должно быть, так близко, что можно услышать „алло“», — сказал Сви Мессюэр. И Нед начал: та-та… та-та… та-та-та-та.