Оак напрягается рядом со мной, когда медведь уходит от нас, но это совершенно захватывающее зрелище. Я мечтала увидеть медведей в дикой природе, и вот один из них, счастливый, идет по своим делам в лесу.

— Давай медленно пойдем в ту сторону, — шепчу я, кивая в направлении. противоположном медведю.

Оак показывает дорогу, и мы медленно отступаем ко второй тропинке, удаляясь от медведя, и радуясь, когда он исчезает.

— Черт, это было близко, — говорит он, с облегчением опуская плечи.

Я наклоняю голову.

— Только не говори мне, что тебе было страшно, — говорю я, подталкивая его локтем.

Он приподнимает бровь.

— Разве нет?

— Нет, у него не было причин причинять нам вред, если только мы не угрожали ему.

Остаток пути к коттеджу мы проходим в молчании. Я вздрагиваю, когда вижу дым, поднимающийся из трубы, тоскуя по теплу огня.

— Как же холодно, — говорю, ускоряя шаги по направлению к коттеджу.

Он тоже ускоряется, вставляет ключ в дверь и открывает ее для меня.

Я вздрагиваю в тот момент, когда теплый воздух касается меня.

— Я скажу тебе, что мне нужно прямо сейчас.

— Что же это?

— Горячее какао. Хочешь немного? — Я иду на кухню.

Он кивает в ответ.

Я достаю молоко и подогреваю его на плите, прежде чем добавить какао и сахар. Оак смотрит на меня странным взглядом.

— Не мог бы ты найти мне две кружки? — Спрашиваю, снимая кастрюлю с плиты.

Оак встает и, взяв две кружки, ставит их на стойку.

— Давай я, — говорит он, забирая кастрюлю у меня из рук и разливая содержимое в кружки.

Он также включает духовку и, взяв со стойки огромную индейку, кладет ее в центр.

— Возможно, я взял слишком большую индейку для двоих. — Он пожимает плечами. — У них не было ничего поменьше.

Я передаю ему кружку, в которую добавила сливки и шоколадную крошку.

— Спасибо, — говорит он, садится на табурет и усаживает меня к себе на колени. Он утыкается носом в мой затылок, глубоко вдыхая. — Я думаю, что это уже лучшее Рождество, которое у меня было за последние годы.

— Я тоже, — говорю. Потягивая горячий шоколад и наслаждаясь теплом его тела, прижатого к моему, я чувствую, как боль возвращается глубоко в груди.

Чувство защищенности, а, главное, чувство принадлежности, которое он мне дает, — это то, чего я жаждала всю свою жизнь. Оак дает мне все. Хотела бы я, чтобы весь остальной мир исчез, оставив нас наедине в этой фантазии навсегда.



— Я наелась, — говорю я, откладывая нож и вилку и откидываясь на спинку стула.

Оак посмеивается.

— На следующей неделе мы будем есть много индейки.

Я морщу нос.

— Не уверена, что смогу переваривать это еще целый год, — говорю, глядя на еду, которую мы только что съели.

Он качает головой и встает, убирая посуду со стола, чтобы поставить ее в мойку.

Я помогаю, собирая остатки и относя их к дальней стойке.

— Где ты хранишь посуду Tupperware? — спрашиваю я.

Он указывает на ящик справа от меня, и я выдвигаю его, выуживаю и складываю остатки, чтобы спрятать в холодильник. Как только мы всё убираем, он смотрит на меня со слишком знакомым голодным выражением лица.

— О чем ты думаешь? — Я спрашиваю.

Он подходит ко мне, сокращая расстояние между нами.

— Я думаю, что этот день был идеальным, но есть один способ сделать его еще лучше.

Воздух покидает мои легкие, когда он прижимает меня к своей твердой, мускулистой груди.

— Как? — спрашиваю я.

Он наклоняется и шепчет мне на ухо.

— Если ты позволишь мне растянуть твою маленькую попку своим членом.

Мои бедра сжимаются при этой мысли, заставляя меня вцепиться в его руки для поддержки.

— Ты разорвал бы меня на части, — выдыхаю я, сбитая с толку, почему мои соски твердеют в тот момент, когда я говорю это.

— Я бы никогда не причинил тебе боль. — Он проводит руками по моей спине, посылая потребность прямо в сердцевину. — Но если ты не готова, я пойму.

— Нет, я готова, — говорю, удивляя саму себя. — Я хочу, чтобы ты сделал это.

Оак рычит, хватая меня за волосы и оттягивая за шею назад. Его губы опускаются на мое обнаженное горло, когда он покусывает мой пульс, заставляя его биться сильнее.

— Иди в спальню и разденься для меня, — бормочет он, кусая мою ключицу так, что становится больно. — Опустись на четвереньки и жди на кровати.

Я смотрю ему в глаза.

— Да, сэр, — отвечаю я, и поворачиваюсь, чтобы сделать то, что он сказал.

Он шлепает меня по заднице, посылая жгучее желание прямо в мой центр.

— Такая хорошая девочка, — мурлычет он мне вслед, вызывая во мне странное чувство гордости. Каждый раз, когда он хвалит меня, это сводит меня с ума, и он это знает.

Я направляюсь в спальню и быстро снимаю брюки и блузку, бросая одежду на ближайший стул. Оказавшись полностью обнаженной, бросаю взгляд на кровать. Мне приходит в голову идея, но я не знаю, сколько у меня времени. Я быстро бегу в ванную и хватаю анальную пробку, которую Оак уже использовал на мне, и смазку, после чего возвращаюсь в спальню.

Становлюсь в позу, и вставляю анальную пробку в свою попку. Покончив с этим, бросаю смазку на тумбочку и жду, чувствуя себя как никогда нуждающейся, с пробкой в заднице, и не зная, когда он войдет в эту дверь.

Его мягкие шаги эхом разносятся по коттеджу, пока он приближается, заставляя мое сердце учащенно биться. Когда он подходит к двери, я слышу, как из его груди вырывается дикое рычание.

— Я говорил тебе вставить эту пробку? — спрашивает он глубоким и хриплым голосом.

Я оглядываюсь через плечо.

— Нет, сэр, но я подумала, что это могло бы помочь для начала.

Его глаза вспыхивают, и он подходит ко мне, хватает мои ягодицы и широко раздвигает их.

Я задыхаюсь, когда он опускается на колени и всасывает клитор в рот, заставляя мои бедра дрожать.

— Оак, — выдыхаю я его имя.

Он стонет, скользя языком у меня между ног, пробуя меня на вкус.

— Так чертовски сладко.

Я сильнее прижимаюсь к нему, что вынуждает его схватить меня и удерживать на месте.

— Не двигаться. — Его доминирующий тон заставляет меня дрожать от желания.

Я не могу поверить, что собираюсь позволить ему трахнуть мою задницу. Это так грязно, так запретно, и все же это возбуждает меня сильнее, чем я когда-либо могла себе представить.

Оак хватает меня за бедра, а