и больше увлекаясь, рассказала о первой встрече с Диего, о моих пакостях, которые красавчик никогда не спускал…

— Ой, подождите! — я подпрыгнула в руках падре Антонио, — в одежде Бернардо… — я осеклась под мягким, всё понимающим и ничего не забывающим взглядом священника, но потом отважно встряхнулась и закончила, — там бумаги лежат. Из тайника.

— Полагаю, дитя моё, тебе стоит сказать об этом самому Бернардо. Или Диего.

Угу, просто спешу и падаю. Бернардо мне за такую подставу и хвост оторвать может, а выглядеть прожжённой стервой в глазах Диего мне и вовсе не улыбается.

— И тем не менее, — падре Антонио мягко почесал меня между ушек, — покаяние без искупления мало действенно.

Я нахохлилась, став похожей на комок пыли в углу комнаты нерадивой хозяйки. Не хочу разочаровывать Диего! До слёз больно даже представить, как его тёмные глаза огорчённо потухнут.

— А вы можете позвать Бернардо? — из двух зол я привычно выбрала меньшее, мальчишка-слуга и так считал меня исчадием ада, а значит, моё признание ничего не изменит.

— Разумеется, — падре Антонио был просто сама любезность. — Заодно попрошу его принести тебе, дитя моё, бальное платье.

— Зачем?

— Когда ты станешь человеком, то, вполне естественно, захочешь побывать на балу. Жители нашего города уверяют, что дон Алехандро устраивает самые интересные праздники, получить приглашение на которые большая честь.

— Не припомню, чтобы меня приглашали, — пробурчала я, тщетно делая вид, что мне всё это совершенно неинтересно.

Падре Антонио укоризненно покачал длинным и тонким, словно высохшая веточка, пальцем:

— Дитя моё, ты лукавишь.

Я фыркнула и демонстративно свернулась клубочком, уткнув носик в бочок и обвив себя хвостиком. Подумаешь, уж и пококетничать немножко нельзя!

В крови пузырьками шампанского гуляло почти забытое ожидание настоящего чуда. Я опять чувствовала себя Золушкой, которой добрая крёстная пообещала новое платье, хрустальные туфельки, бал во дворце и принца в комплекте.

«Стоп, Каталина, успокойся. Вспомни, как закончилась твоя сказка в прошлый раз, — пытался достучаться голос разума, но его начисто заглушал восторженный писк романтичной дурочки, которую учить чему-либо просто бесполезно. — В этот раз всё будет по-другому, по-настоящему!»

Разум пожал плечами, выразительно закатил глаза и умолк, считая ниже своего достоинства спорить со всякими романтическими бреднями.

Пока я предавалась радужным мечтам, падре Антонио позвал Бернардо. Мальчишка бесшумной тенью скользнул в комнату и замер, вопросительно глядя на священника.

— Ну же, дитя моё, — падре Антонио чуть пощекотал мою шейку, — Бернардо ждёт.

Я судорожно сглотнула, не испытывая ни малейшего желания каяться в совершённых проступках. И вообще, что такого страшного я сделала? Подумаешь, документы перепрятала! Между прочим, тайник даже не закрывался как следует, так что по большому счёту Диего мне ещё спасибо сказать должен!

— Сеньорита, — в голосе падре Антонио прозвучало предостережение, — вспомните о заклятии.

Да чтоб вас всех! Я сердито взъерошилась, отвесила себе мысленную оплеуху и нарочито ровным тоном произнесла:

— Бернардо…

Мальчишка ожидаемо вздрогнул и вытаращился на меня с чем-то неуловимо напоминающим страх. Можно подумать, никогда говорящих крыс не видел!

— У тебя в одежде документы из тайника Диего лежат, — я беззаботно вильнула хвостиком, — после того, как ты их обратно в тайник уберёшь, мне платье принеси, бальное, — я умильно сложила ушки фунтиком и добавила, — пожалуйста.

Судя по тому, как мальчишка непроизвольно стиснул кулаки, платье он готов был сшить исключительно из моей шкурки. Да ладно, ничего страшного я не сотворила, а если вспомнить, что сначала я бумаги сжечь хотела, то вообще была удивительно милосердна и благоразумна!

— Бернардо, — падре Антонио пересадил меня на подушку, подошёл к индейцу и отечески положил ладонь ему на плечо, — я знаю, сеньорита часто испытывала твоё терпение, но ты же помнишь, что ни одно испытание не даётся нам просто так. И принимать их стоит с христианским смирением и кротостью.

Индеец судорожно взмахнул руками, а потом так яростно принялся жестикулировать, что я сразу поняла: на меня жалуется. Тоже мне, ябеда-корябеда!

Я громко пренебрежительно фыркнула и отвернулась к стенке. Чёрт, сейчас падре выслушает кляузу этого мальчишки и откажется мне помогать. А то ещё и Диего против меня попытается настроить, мол, эта дрянь достойна того, что с ней произошло. Конечно, Диего меня не бросит, я в этом уверена, но всё равно где-то в глубине души голодным комаром зудит: «Никто тебе не станет помогать, никому ты не нужна, а будешь выпучиваться, вышвырнут на улицу, чтобы не мешала». Я так прониклась жалостью к себе любимой, что не сдержала громкого горестного всхлипа. Одного единственного, зато очень звучного. Я сжалась в комок и оскалилась, уже готовая к насмешкам и скрытому, а то и явному торжеству, как бывало всякий раз, стоило мне показать свою слабость в присутствии коллег, но падре Антонио только мягко улыбнулся мне, а Бернардо… Бернардо взял меня на руки и чуть покачал, словно маленькую девочку, которой приснился страшный сон.

— Прости меня, — пискнула я, виновато отводя глаза.

Хотелось добавить что-то ещё, но проклятые слова разбежались быстрее тараканов от включенного света.

Бернардо озорно мне подмигнул, а потом скорчил нарочито серьёзную гримасу и протянул мне руку. Я подавила короткий смешок и пожала своей лапкой краешек пальца Бернардо, на большее, сами понимаете, крысиной лапки просто не хватило.

— Отлично, — падре Антонио широко улыбнулся, — а сейчас, когда топор войны наконец зарыт, Бернардо, будь добр, принеси Каталине бальное платье. Сеньорита идёт на свой первый бал!

А ведь падре Антонио прав. В моей жизни было много вечеринок, званых приёмов и прочих мероприятий различной степени замороченности, но бала, с прекрасными девушками в пышных платьях в духе Скарлетт, галантными кавалерами в украшенных вышивками камзолах, кружащими своих партнёрш по натёртому до блеска паркету под живую музыку, не было ни разу. Почему? Это уже не важно.

— Падре, — я охнула и всплеснула лапками, так стремительно повернувшись к священнику, что чуть не упала на пол, — я что, пойду на бал?

На изрезанном морщинами лице старика не дрогнул ни один мускул, только в глазах мелькнуло что-то вроде лёгкого удивления. Ну да, признаю, вопрос идиотский, но я только сейчас по-настоящему стала осознавать размер надвигающейся