— Что же нам теперь делать? — в ужасе спросил Бэйли.

Это был своевременный вопрос. Бэйли с ужасом смотрел то на приближавшихся сидимов, то на озеро.

— Господин, если крот хочет чего-то добиться в жизни, он совершает прыжок в неизвестность!

— Туда? — недоверчиво переспросил Бэйли.

Мэйуид кивнул.

— Но мы утонем! — ужаснулся Бэйли.

— Смиренный Мэйуид полагает, что если самый старый крот в мире и самый толстый выплывут, то, вполне возможно, что жалкий и ничтожный выплывет тоже.

С этими словами Мэйуид спихнул упиравшегося Бэйли в воду, прежде чем к ним успел подбежать самый проворный сидим. Бэйли недолго барахтался у берега, потом течение подхватило его и понесло. Он в отчаянии простер лапы к небу, издал несколько судорожных воплей и пропал из виду.

Босвелл, полностью доверявший Мэйуиду, вошел сам, и с каким достоинством! Его белый мех сразу намок и стал серым, через секунду его уже нельзя было разглядеть в бурном потоке.

Мэйуид, оставшись на берегу один, бросил последний быстрый взгляд на преследователей и вдруг увидел кротиху, которую он ждал всю свою жизнь. Мгновенно перед глазами возникла картина: тоннель в Вене, встреча с Триффаном. Как давно это было! Сомнения Мейуида: найдет ли он когда-нибудь подругу... его слова: «Я не знаю, какая она будет... Но когда я ее встречу, я сразу пойму, что это она!»

И здесь, в ущелье, спасая двух кротов, преследуемых сидимами, Мэйуид узнал ее. Среди сидимов была кротиха, голос которой он слышал из укрытия. В этот самый миг луч солнца упал на ее сероватый мех. Она внимательно смотрела на странного крота, который почему-то медлил на грани между жизнью и смертью. Так Сликит впервые увидела насмешливого и живого Мэйуида, презирающего опасность, крота, который, к ее удивлению, вдруг поднял лапу и крикнул:

— Глупые сидимы, остановитесь!

И, воспользовавшись минутным замешательством оторопевших сидимов, успел взволнованно сказать, глядя ей прямо в глаза:

— О несравненная госпожа, Мэйуид — а именно так меня зовут — ради тебя вернется даже из объятий самой Смерти. — С этими словами он прыгнул в озеро, уверенно и красиво, и вскоре пропал из виду.

❦

Едва первые лучи солнца проникли в грот, где Триффан провел ночь с Хенбейн, он проснулся и вспомнил, какую беду навлек на себя. Хенбейн высвободилась из его объятий и сказала: — Теперь ты должен уйти, Триффан из Данктона.

Заботилась ли она о его безопасности, желая помочь спастись? Он не знал этого точно, хотя ему хотелось так думать. Так ему легче было бы оправдаться перед собой за ночь, проведенную с кротихой, которая была величайшим врагом всех приверженцев Камня.

Но было слишком поздно. За Триффаном и Хенбейн с отвращением и презрением наблюдал старый крот.

Встречи с этим кротом Триффан давно опасался. У него были черные глаза, блестящий , суховатый мех, кривые когти. За ним стояло несколько кротов, как догадался Триффан, высокопоставленные старшие сидимы. И возраста они были почтенного. Все стройные, с тонкими и жестокими чертами, в каждом чувствовалась сила и власть, которую особенно страшно наблюдать у кротов, уже достигших возраста умиротворения и покоя. Они сохранили свою силу для жестокости.

— Мое имя Рун, — произнес старый крот. — А ты — сын Брекена.

Триффан почувствовал близость смерти.

— Да, — ответил он.

— Твоему отцу почти удалось погубить меня, и все же у него не вышло. Но я не забыл, что он пытался это сделать. Я желал твою мать, и, если бы не Брекен, я получил бы ее. У меня более чем достаточно причин убить тебя. Я ты являешься в Верн, где тебе не причиняют никакого вреда, и соблазняешь Хенбейн. Вот еще одна причина убить тебя, но другим способом!

Сидимы окружили его плотным кольцом. Несмотря на страх и растерянность, Триффан прежде всего подумал о друге:

— Спиндл никому не причинил вреда и не причинит. Отпустите его. У вас есть я и Босвелл.

Рун слегка приподнял левую лапу. Глаза его горели черной ненавистью.

— Его никто не тронет, — сказал Рун, — во всяком случае, физически. И ты не умрешь. Мой долг — подобрать подходящее наказание. Ты пришел сюда живым, и твои жалкие последователи должны знать, что ты выйдешь отсюда живым. И они должны знать, чем ты тут занимался с Хенбейн. Так оно и будет.

Он бросил на Хенбейн быстрый взгляд, и кончик его тонкого бледного языка на мгновение высунулся изо рта и тут же спрятался опять.

— Думаю, твои приверженцы сочтут, что ты заслужил справедливое наказание, Триффан.

И только теперь, по манере двигаться и говорить, по каким-то почти неуловимым черточкам, Триффан понял до конца правду о Руне и Хенбейн и догадался, что тот ее отец. Триффан повернулся к Хенбейн и сказал с презрением, ничуть не уступающим тону Руна:

— Посмотри на Хозяина сидима! Посмотри внимательно. Разве ты не видишь, Хенбейн, кто он и что он сделал с тобой? Он — твой отец!

И когда Хенбейн посмотрела на Руна, первые подозрения закрались в ее душу. Рун резко отвернулся от них обоих и бросил ожидавшим приказа сидимам:

— Он много болтает. Сделайте все сейчас же и как следует. Быстро.

Сидимы еще плотнее сомкнули кольцо вокруг Триффана, и в ужасающей тишине удары их тренированных лап градом посыпались на него. Он дрался и ранил нескольких, но вскоре тело обмякло под ударами. Он лежал на полу в крови. Перед тем как ему выцарапали глаза, он видел, как потоком изливается их ненависть. Перед тем как потерять слух, он слышал их хриплое, хрюкающее, злобное дыхание. И за миг до того, как весь мир погрузился в темноту, он сумел дотянуться до Хенбейн и почувствовать ответное касание. В глубине своей оскверненной души она чувствовала к нему по крайней мере жалость. А когда на него навалилась невыразимая боль, Триффан почувствовал себя сломленным, разорванным на куски, он понял, какой мрак несет Слово. В этом мраке не было ни Камня, ни даже надежды на Камень. Так он узнал смерть при жизни.

Глава одиннадцатая

За всю историю цивилизации кротов никто никогда не возмущался столь гневно, как неуклюжий Бэйли, когда он беспомощно тонул в озере, куда столкнул его Мэйуид. Колючий холод сковывал дыхание, большое несуразное тело кувыркалось независимо от воли владельца, а в глазах мелькали круги: то желтые, то зеленые,