Отведи его к Босвеллу. Босвелл поймет, что нужно делать. Отведи его к Водопаду...

— Что-нибудь случилось, госпожа? — Сидим по дошел к ним сзади.

— Какая наглость, — процедила Сликит, — этот полоумный пытался убедить меня, что я на неверном пути! Поистине эти камнепоклонники никогда не теряют надежды!

Сидим рассмеялся:

— Посмотрел бы я, как он будет обращать Глашатая Слова!

— Ладно, пошли дальше, и без разговоров, — холодно бросила Сликит.

— Пусть будет так, — сказал Триффан.

— Так и будет! — со значением произнесла Сликит.

Вскоре они дошли до покоев Хенбейн, где она ждала их. Томно взглянув на Триффана и безразлично — на Сликит и сидимов, она промурлыкала:

— Оставьте нас.

— Но, госпожа... — попыталась возразить Сликит.

— Да? — Голос Хенбейн был холоден как лед.

— Разумно ли это?

Триффан удивился тому, как уверенно ведет себя Сликит. Видно, не зря она была первой приближенной Хенбейн.

— Не очень разумно, — ответила Хенбейн, — но рисковать бывает забавно. К тому же вряд ли Триффан решится причинить мне зло, зная, что его дорогой друг Спиндл сейчас коротает время в темнице. А во имя Слова наши славные сидимы, не колеблясь, пустят в ход свои замечательные острые когти. Еще что-нибудь, дорогая, перед тем, как ты уйдешь?

Сликит улыбнулась:

— Почти ничего.

— Почти — это уже что-то, — заметила Хенбейн. — Говори!

— Я могу рассказать, о чем этот крот секретничал со Спиндлом.

— Это что-нибудь важное?

— Нет, просто забавно. Они говорили о Бэйли. По их извращенному Камнем мнению, Бэйли еще не настолько закоснел в приверженности Слову, чтобы Босвелл, с его мудростью, не смог возродить его для Камня.

Хенбейн расхохоталась:

— Вот как! Ну что ж, Бэйли давно рвется спуститься к Водопаду Провиденье. Давай дадим ему шанс, Сликит. Но ты будь рядом. Я хочу, чтобы ты мне потом рассказала, как повлияет на Бэйли их ученая беседа. Позови Бэйли.

Сликит вышла. Вскоре она вернулась с пыхтящим и отдувающимся Бэйли.

— Сликит сказала, ты хочешь, чтобы я...— В голосе Бэйли слышалось смешное рвение. Заметив Триффана, Бэйли неуклюже поздоровался: — О! Здравствуй!

Триффан кивнул головой, но не сказал ни слова.

— Пришло время отдать тебя на воспитание мудрейшему кроту в мире, — сказала Хенбейн.

Глаза Бэйли широко раскрылись от ужаса.

— Хозяину?

Хенбейн громко расхохоталась. Но через секунду взгляд ее стал ледяным.

— Нет, Босвеллу, — сказала она. — Он расскажет тебе о Камне.

— Но я не верю в Камень, — опасливо произнес Бэйли. — Я поклоняюсь Слову. Клянусь!

Хенбейн раздраженно скривилась:

— Крот исполняет Слово, а не поклоняется ему. Возможно, Триффан и Спиндл правы, так веря в Босвелла. Но для тебя было бы лучше, если бы они ошиблись. Ну так вот, Бэйли, если ты не сможешь склонить Босвелла к Покаянию, проповедуя Слово, если он тебе не поверит, вы умрете оба.

— Но, Хенбейн... — Бэйли прошиб холодный пот.

— Я не это имела...— запротестовала Сликит.

— Спасибо, Сликит! А ты, Бэйли, заткнись! Ты меня раздражаешь. Отведи его к Босвеллу, Сликит, а потом расскажешь мне, что из этого получилось. Хорошо бы сегодня, только... — Она томно посмотрела на Триффана и прибавила:

— Только... не очень скоро. А теперь оставь нас.

❦

Все, кого занимала история Данктонского Леса и события до Пришествия Крота Камня, много спорили впоследствии о том, что произошло в эти часы между Триффаном из Данктона и Хенбейн из Верна и что потом случилось с Триффаном. Здесь много неясностей и противоречий. Некоторые относились к происшедшему с осуждением, некоторые — с сожалением. Но многие, и с годами их становится все больше, отнеслись к этому с пониманием и сочувствием. Всякий крот несовершенен и небезупречен, ни один не смог бы, оглянувшись на прожитое, не пожалеть о каких-то поступках или, наоборот, о том, чего он когда-то не совершил.

Разумный крот должен просто выслушать историю Данктона, и если ему захочется высказать свое мнение, то пусть оно будет доброжелательным и здравым. Пусть этот крот всегда помнит, что Триффан жил в трудные времена и ноша его была тяжела. И хотя многое из того, что он делал, можно было сделать лучше, он никогда не забывал своего долга перед Камнем и свою миссию. Он всегда старался подготовить последователей к великим переменам, в которые так верил.

Правда о нескольких часах, проведенных в обществе Хенбейн, до сих пор покрыта мраком. Самый лучший и самый доступный источник — это записи, оставленные летописцем Спиндлом. Он был свидетелем того, что происходило в те дни. Однако в данном конкретном случае, возможно, и ему нельзя доверять полностью. В конце концов, Спиндл тоже несовершенен, а о некоторых вещах, пожалуй, мог знать и того меньше, чем кто-либо другой. Жизнь его сложилась не совсем обычно: в свое время ему посчастливилось встретить Тайм, но после того, как она умерла, ему уже ничего не было нужно, кроме летописей, ученых текстов и добрых друзей.

Поэтому, возможно, он склонен был судить Триффана слишком строго. Кроме того, Спиндл делал свои записи раньше, чем стала известна вся правда о Пришествии Крота Камня.

Но мы сейчас можем обратиться к иному источнику. Хотя многие скажут, что и он не вполне достоверен, и, вероятно, будут правы, потому что этот источник — рассказ самого Триффана, до сей поры никем не записанный.

Почему Триффан не оставил записей, не нам объяснять. Но он рассказал, что произошло между ним и Хенбейн, и многие детали впоследствии получили подтверждение из других источников. Поэтому мы склонны думать, что эта версия — самая близкая к правде, к горькой правде.

Итак, сделав такие пояснения, мы должны будем вернуться в странный и красивый грот, который коварная Хенбейн почему-то любила называть «своей берлогой», и узнать наконец, что произошло после того, как Сликит хитроумно устроила встречу Бэйли с Босвеллом.

❦

После ухода Сликит и Бэйли, Хенбейн долго и безотрывно смотрела на Триффана. Она молчала, погрузившись в одолевавшие ее мысли. Это придавало ей трогательный вид — слабый и волнующий. Триффан ожидал чего угодно — только не такого.

Перед ним сидела предводительница грайков, и она была совершенно беззащитна. Глаза ее вдруг наполнились слезами. Казалось, все пространство грота заполнилось скорбью. Но о чем она скорбела?

— Я тебе не нравлюсь,— произнесла она,— но у меня нет неприязни к тебе, как никогда ее не