времени уже все в округе знали. Люди проходят и спрашивают: «Ашот, это что, продается?» – а он отвечает: «Продается», а цену они с тем из ресторана заранее согласовали.

А мне он позвонил и попросил помочь, потому что я выходной, а чужих людей посвящать в это он не хотел. Вот я и мальчишка какой-то из ресторана ему и помогали. И к открытию магазина у нас уже даже мусора не осталось – все расхватали. Деньги поделили пополам, Ашот позвонил тому в ресторан, сказал, какую сумму он этому мальчишке отдал, и тот ушел.

И тут Ашот достает откуда-то бокал из тех, что мы продавали, кладет его в коробочку, чтобы не разбился, отдает мне и говорит: «Подари это секретарше начальника цеха. Тогда она тебя всегда будет охотно звать к телефону». А у нас в семье в жизни такого заведено не было, чтобы к кому-то с подношениями. А он говорит: «Возьми и подари». Ну взял я. Приехал в поселок, к дому иду и понимаю, что если Ирка этот бокал увидит, то из рук уже не выпустит. Тогда я его во дворе припрятал, а в понедельник по дороге на работу забрал. Неудобно мне, в жизни я этого не делал, но пошел – если Ашот за несколько лет из ученика продавца до замдиректора магазина дошел, значит, он знает, что говорит.

Пришел я к секретарше, а она на меня зверем смотрит и спрашивает: «Позвонить хочешь?» Я говорю: «Нет, Тоня, я тебе подарок принес, а то у тебя чашка уж больно страшная. А из этой пить будет приятно». Поставил ей коробочку на стол и уйти собрался. И тут она ее открыла! Посмотрела, вдохнула, а выдохнуть уже не может, и глаза квадратные. Наконец, прошептала: «Ты где это взял?» Я ей объяснил, что друг у меня, который иногда мне звонит, замдиректора магазина работает, вот и просил ей передать в благодарность за то, что она мне его сообщения передает. «Он в торговле? – с придыханием спросила она. – Да что ж ты раньше-то молчал!» С тех пор, если мне Ашот звонил, она тут же по громкой связи объявляла: «Кузьмичев! Зайдите к начальнику цеха». Но это все уже потом было. А тогда Ашот из тех денег себе ни копейки не взял, а все отнес Варданяну, и тот спросил, сколько он себе оставил. А Ашот ему: «Ничего. Я благодаря вам живой, сытый, работаю, что еще человеку в жизни надо?» Ованес его спросил: «У тебя женщина есть?» – а Ашот серьезно так: «Конечно, парон! Как может быть мужчина без женщины? Это все равно что лодка без якоря. Так далеко унести может, что обратно уже никогда не вернешься». А Варданян ему на это: «Забери эти деньги и купи ей что-нибудь. Скажешь, что это от меня подарок».

– И что же Ашот купил Любане? – спросила я.

– Ничего! Они очень экономно жили. Все деньги, что он зарабатывал, а потом через этот магазин чего только не проходило, он на квартиру откладывал. И накопил! И купил он ее на имя Любани, а сам в полуподвале прописанным остался. Объяснил мне, что, случись чего с ним, она с квартирой будет. Двухкомнатная «чешка» на первом этаже с большой лоджией. Нанял рабочих-армян, и они из нее игрушку сделали, лоджию застеклили, а перегородку между ванной и туалетом убрали – чтобы Любане с ее больной ногой удобнее было. И ванну он убрал, а вместо нее душевую кабину поставил опять же для нее. Я ему говорил, зачем тебе первый этаж, а он мне – чтобы Любане удобно было, вдруг лифт сломается? Как она подниматься будет?

И всю свою жизнь все, что он делал, он делал для нее. А Варданян его постоянно испытывал, то на одном деле, то на другом, а потом в командировку в Армению отправил насчет поставок уж не помню чего договориться. А когда Ашот вернулся, Ованес в голос хохотал и говорил: «Ты что с людьми сделал? Они мне звонили и жаловались. Сказали, что ты их так закружил и завертел, что они чуть было не согласились работать себе в убыток». И вот после этого он стал сводить Ашота и Давида.

– Планировал сделать из Ашота помощника для сына? – спросила я.

– Да! Посадит их у себя в кабинете и говорит: «Вот так-то, так-то и так-то. Что будете делать?» И Ашота всегда заставлял первым отвечать. А потом грянул гром – погиб Давид, единственный сын и наследник. Ничего страшнее для отца быть не может. Ашот тогда Ованеса сильно поддержал. А тут еще летом эта история с Луизой. В общем, приехал ко мне домой Ашот где-то в октябре – у него уже своя машина была – и сказал, что Варданян хочет, чтобы он женился на Луизе. И тут я снова увидел у него тот же затравленный взгляд, что и в армии. Рушилось все, что он столько лет создавал. И дело даже не в квартире, а в том мире, который он построил для Любани.

Он мне сказал: «Если я откажусь, ни жизни, ни работы в Тарасове мне уже не будет. Будь я один, уехал бы отсюда на другой край страны и не пропал бы. Но у меня есть Любаня, и оставить ее я не могу. И взять ее с собой сразу я не могу, потому что мне еще где-то устроиться надо будет. Ты представляешь, какая это будет для нее трагедия?» Я ему говорю: «Ну объясни ты Варданяну, что и как». – «Да объяснял уже! И не раз! Если бы у него был хоть кто-то из родственников, но у них же никого нет. Совсем!»

– А почему так получилось? – поинтересовалась я. – Сусанна столько врала, что я ей не поверила, а выходит, действительно нет?

– Ованес и Ашхен в Тарасове в одном детдоме выросли, – объяснил Кузьмич.

– Вообще-то это не в кавказских традициях. Всегда есть какие-то родственники, которые возьмут к себе осиротевших детей.

– Но не в том случае, когда родителей расстреляли как врагов народа, а детям поменяли имена и отвезли подальше от родного дома. У них обоих в свидетельстве о рождении было написано: «Родители неизвестны». И даты рождения поменяли, чтобы уж никакой связи с родителями не было. Ованесу шесть лет было, он свое настоящее имя помнил – его Вартан Абелян звали.